Книга Империя. Роман об имперском Риме, страница 37 – Стивен Сейлор

– Со м-мной обедает племянник Пинарий.

Тит подавил стон и предложил:

– Если ты хочешь побыть один…

– О нет, я настаиваю. Беги, Нарцисс. Мы догоним. – Он повернулся к Титу. – Спасибо, племянник.

– За что?

– Ты помог мне сохранить присутствие духа. Я чуть его не лишился. Мнестера следовало п-п-покарать.

– И все же, Цезарь, тебе незачем лицезреть столь неприятные вещи.

– Разве? Мнестер предал меня. Он заслужил с-с-смерть. Но его игра много лет доставляла мне величайшее наслаждение. Я был обязан ему и не мог не взглянуть на последний спектакль.

* * *

За обедом Тит оказался единственным гостем. Он мало говорил. Тишину разбавлял Клавдий, который перескакивал с пятого на десятое: то рассуждал о ситуации в Британии – вроде бы завоеванной, но все еще не усмиренной военачальником Веспасианом, – то изливал свой гнев на евреев и проблемы, причиненные их религиозным фанатизмом не только на родине, но в Риме, Александрии и прочих городах, где собирались заметные группы иудеев.

Казалось, Клавдий полностью отрешился от событий дня. Тит же только о них и думал. Частично он по-прежнему готовился к какому-нибудь ужасному сюрпризу.

Перед мысленным взором стояла предсмертная гримаса Мнестера. Сохранили бы ему жизнь, если бы Тит промолчал? Но ведь он просто напомнил Клавдию об ауспициях. Откуда эта потребность в самооправдании? Ради личной выгоды Клавдием манипулировали все. Тит лишь чуть-чуть подтолкнул его для спасения собственной жизни.

Нарцисс объявил, что прибыл гонец с известиями о Мессалине.

– Да, где она? – спросил Клавдий чуть заплетающимся от вина языком. – Почему ее н-н-нет на обеде?

У Тита засосало под ложечкой.

Клавдий продолжил трапезу. Обгладывая куриную ножку, он произнес:

– Ну же, Нарцисс?

– Мессалина мертва, Цезарь.

Клавдий с непонимающим видом сел на ложе. Несколько раз моргнул, дернул головой, повел плечами. Потянулся за чашей, отпил еще вина. Снова взялся за цыпленка.

Нарцисс ждал, готовый к расспросам. Клавдий безмолвствовал. В конце концов Нарцисс откашлялся и доложил подробности:

– Твои люди окружили ее покои в Лукулловых садах. Рабы не оказали сопротивления. Мессалине дали нож и предоставили возможность покончить с собой. Она заявила, что так и поступит, но ей не хватило мужества. Когда ее одолели сомнения, один из преторианцев забрал нож и докончил дело.

Мессалина зарезана! Такой исход не укладывался у Тита в голове.

Клавдий долго жевал последний кусок, глядя вдаль.

– Будут ли у Цезаря дальнейшие распоряжения? – спросил Нарцисс.

– Распоряжения? Да, вели м-м-мальчику подать еще вина. – Император повернулся к Титу. – Ты славный человек, племянник. Тот, кому я могу доверять! Знаешь, я сделаю тебя сенатором. Ведь был же им твой дед? Сегодня мы лишились нескольких сенаторов, им нужно найти замену. Как ты на это смотришь? – Клавдий глубокомысленно кивнул. – Я произведу тебя в сенаторы с одним условием: если я еще хоть раз п-п-подумаю о браке, ты меня остановишь. Вынесешь вопрос на голосование и вышвырнешь меня из дворца. Пусть я хоть заикнусь о женитьбе, д-даю тебе и остальным сенатором разрешение убить меня на месте, избавив старого дурака от страданий!

* * *

После обеда Клавдий пожелал Титу доброй ночи и удалился.

Тот же посыльный, что доставил Пинария к императору, явился проводить его наружу. Они прошли через зал, где Тит ждал вызова. Что-то здесь изменилось.

– Статуи, – произнес Тит. – Где они?

– Какие статуи? – спросил посыльный, потупившись.

– Мессалины и Мнестера.

– Не припомню таких изваяний, – заявил тот.

– Но ты же сам рассказал, как расплавили монеты Калигулы…

Посыльный пожал плечами и ускорил шаг.

Исчезли даже постаменты, а зеленый мраморный пол отполировали так, что не осталось и следа. Изображения Мессалины и Мнестера сгинули, будто никогда не существовали.

51 год от Р. Х.

Для середины децембера погода была мягкой. Толпа сановников и императорских домочадцев выстроилась на Палатине по периметру Авгуратория. Поводом послужил четырнадцатый день рождения молодого Нерона, сына Агриппины, внука Германика, праправнука Августа и внучатого племянника, а ныне приемного сына Клавдия. Тит Пинарий тоже был здесь, с литуусом в руке и в трабее вместо сенаторского одеяния с пурпурной каймой. Ему предстояло осуществить авгурство для отрока, который сегодня наденет тогу и войдет в зрелый возраст.

Хризанта, неизменно прекрасная, находилась среди гостей и чувствовала себя лишь чуточку неуютно в обществе коренных римлянок-матрон, которые неизменно видели в ней александрийку. Свое внимание она в основном посвящала сыну Луцию, которому исполнилось четыре, и Тит счел малыша достаточно взрослым и воспитанным, чтобы присутствовать на церемонии и наблюдать за работой отца.

В ожидании вызова Тит оглядел толпу. Шикарными нарядами щеголяли многие женщины, но никто не выделялся сильнее матери Нерона. Тридцатишестилетняя Агриппина сохранила удивительную привлекательность. Густые волосы разделял прямой пробор; длинные локоны струились лентами, перехваченные на затылке пурпурно-золотой тесьмой. Стола, сотканная из разноцветной пряжи, состояла из множества слоев и складок. Лучистая улыбка открывала чуть выступающие клыки, что многие считали признаком везения. И действительно, в последние годы Фортуна явно благоволила Агриппине.

Вопреки обету никогда не жениться вновь после унижения Мессалиной, Клавдий почти немедленно вступил в брак с Агриппиной. Казалось, жизнь вдовца была бы неполной без волевой и красивой манипуляторши. Выбор Клавдия вызвал скандал, поскольку брак дяди с племянницей почитался инцестом. Чтобы успокоить массы, ожидающие некоего сверхъестественного бедствия, Клавдий призвал Пинария поискать знамений и прецедентов в пользу брака с Агриппиной, и Тит по виновался. Агриппина была благодарна ему за услугу. Последним доказательством ее расположения была престижная роль Тита в сегодняшнем торжестве.

Хотя удача не всегда улыбалась Агриппине – безвременная кончина родителей, унизительная ссылка при Калигуле, потеря двух мужей, – женщина стойко перенесла все испытания и вышла из них с триумфом. Она переиграла даже злокозненную Мессалину, ибо большинство людей сошлось во мнении, что именно Агриппина с сыном оказались в опасности из-за ее зависти, а не наоборот. Рассказывали, будто Мессалина однажды подослала человека умертвить Нерона в колыбели, но убийцу испугала змея в кроватке младенца – на самом деле змеиная шкурка, положенная туда умной и бдительной матерью. Агриппина стала ярчайшей представительницей женского общества Рима. Она пережила все невзгоды, а брак с дядей Клавдием сделал ее самой могущественной женщиной в городе.