Книга Смерть из консервной банки, страница 32 – Дарья Калинина

— Вот и вы заговорили, как они все, — печально произнес Андрей. — А мне почему-то казалось, что вы другая.

— Нет, я такая. И наркоманов я не люблю. Считаю, что хороший человек, которому действительно есть дело до других и до всего этого мира, наркоманом никогда не станет. А что ваш друг? Часто он дает о себе знать?

— Он появляется у меня в среднем раз в полтора-два года.

— А сейчас он в Дубочках?

— Нет. Уехал. И так совпало, что уехал он как раз в тот день, когда пропала икона. Понимаете, почему я так запаниковал? Если бы выяснилось, что это мой друг украл икону, а он как раз был в тот момент в храме, заходил со мной попрощаться перед отъездом, то это был бы не просто позор, это был бы полный крах. Ведь отец Тихон неоднократно предупреждал меня об опасности общения с такими людьми. А я, получается, его не послушал.

— На этот раз все обошлось. Вором оказался другой человек. И сама икона найдена и скоро будет возвращена вам.

— Очень на это надеюсь. А как дела у вас?

— Ну… хорошо. Моего мужа собираются вскоре выпустить. Может быть, уже сегодня.

— А я вижу, вы этому не особенно рады?

— За последние дни я столько всего узнала о Гавриле, что совершенно переменила свое мнение об этом человеке. Мне даже кажется, я поторопилась с замужеством с ним.

— Даже так?

— Да!

— А что… может быть, у вас уже есть кто-то другой на примете?

Голос священника звучал вроде бы небрежно, но стиснутые пальцы выдавали охватившее его волнение. Но Катя ничего особенного не заметила.

Она ответила:

— Мне бы хотелось выйти замуж за человека, которому я могла бы доверять. А Гаврила… увы, он вроде вашего друга-наркомана: и бросить нельзя, потому что вроде как ответственна за него. Но и жить с ним дальше невозможно, потому что доверять ему нельзя.

— Знаете что… приходите с ним завтра на службу. Приходите оба. Я поговорю с вашим мужем. Уверен, что все еще образуется.

— Хорошо. Мы придем.

Но Катя поторопилась дать обещание за них обоих. И когда Гаврила позвонил ей вечером и сказал, что его отпускают, то Катя первым делом робко заикнулась мужу о том, что им завтра предстоит пойти в храм.

Тот изрядно удивился:

— И на хрена мне эта петрушка?

— Поговорить со священником.

— Я уже за сегодняшний и вчерашний день со следователем так наговорился… Священник отдыхает.

— Значит, в храм ты не придешь?

— Нет. Что я там забыл?

— Даже ради меня?

— Сказано ведь уже — нет! Ты сама идешь домой?

— Нет. Пока нет.

— А когда придешь? Я истосковался, пупсик.

Он всегда раньше так ее называл, и это не вызывало в Кате протеста. А теперь вдруг ей стало противно.

— Я… я не приду вовсе.

— Как это?

— Я не приду ночевать домой, — раздельно произнесла Катя.

— А где ты останешься?

— Тут… в усадьбе. У Василия Петровича и Алены Игоревны. Они меня приютили.

Гаврила посопел в трубку, настроение у него испортилось. А потом он спросил:

— Ваня этот тоже там?

— Нет.

— Врешь!

— Даю тебе в этом честное слово.

— Очень мне нужно твое слово! Дрянь ты, вот ты кто такая!

И Гаврила бросил трубку. Какое-то время Катя таращилась на замолчавшую трубку, пытаясь осмыслить услышанное. Само собой после озвученного Гаврилой мнения о ней перезванивать своему мужу Катя не стала. И больше того, она была даже рада тому, что Гаврила вот так грубо проявил свое нутро. По крайней мере, теперь она знает, чего от него можно ждать. И еще Катя понимала, что интуиция ее не подвела, она поступила правильно, когда не стала торопиться навстречу этому мужчине.

Гаврила перезвонил ей сам.

— Можешь не возвращаться, — уже спокойней произнес он. — Я все обдумал. Зачем ты мне вообще нужна? Дом записан на меня. Я и буду в нем жить. А ты вали на все четыре стороны. Шалава!

Катя прямо опешила от таких речей. Конечно, она за последние дни поняла, что Гаврила совсем не так хорош, как ей когда-то рисовалось, но о том, что он способен на такое низкое поведение, она все же не думала. Старалась не думать. Катя даже не нашлась, что ему возразить. Да и что она могла ему сказать? Что его слова омерзительны, а сам он и того больше?

Но Гаврила и не дал ей возможности высказаться. Он опять бросил трубку.

Больше он ей не звонил. Ну и она ему тоже. Обиды на мужа у Кати не было. Она понимала, что он повел себя именно так, как и должен был себя повести в данной ситуации такой человек, как он. Это она сама сглупила, что выскочила замуж за человека, не разобравшись хорошенько, что он собой представляет.

А сейчас Катя даже где-то была рада, что Гаврила показал свои истинные намерения относительно нее. Что же, теперь она знает, как ей быть. И вытянувшись в полный рост на широкой кровати, на которой так вольготно было спать одной, Катя долго смотрела в окно. Потихоньку мысли от Гаврилы перешли на ее нынешнее окружение. Катя не могла не признать, что Василий Петрович и его жена были с ней сама любезность. Но наверное, все-таки неспроста они пригласили ее погостить у них. Кате казалось, что хозяева приглядываются к ней. Однако, имея чистую совесть, Катя никак не могла взять в толк, в чем хозяева Дубочков могут подозревать ее.

Она лежала, глядя на звездное небо. И вдруг увидела одну оборвавшуюся звезду, которая полетела вниз, к земле. На сердце у нее стало отчего-то тревожно и грустно, словно она навсегда потеряла что-то очень близкое. Она встала, задернула шторы и, спрятавшись под одеяло, попыталась уснуть. Но сон упорно к ней не шел.

То ли дело было в разговоре с мужем, то ли в чем-то еще, но, одевшись, Катя вышла в сад, надеясь, что свежий прохладный воздух поможет ей успокоиться. На улице к ночи заметно подморозило. И Катя, одевшись в легкую курточку, быстро замерзла.

— Может, вернусь, согреюсь и тогда хоть засну?

Но прежде чем она повернула к дому, ее внимание привлекла к себе какая-то тень, выскользнувшая из дома. Катя от недостатка любопытства никогда не страдала, а последние события и вовсе обострили в ней это чувство почти до предела.

— Кто это там шастает в ночи?

Катя мигом передумала возвращаться обратно в дом, ее властно влекла за собой эта загадочная тень. Направлялась она к воротам, которые на ночь закрывались. И калитка закрывалась, но изнутри ее можно было без помех открыть. На ночь в целях экономии хозяева выключали красивую подсветку в саду. Все равно любоваться ею некому. В вечернее время умело расположенные и задекорированные светильники красиво высвечивали альпийские горки, хвойники и деревья во дворе, но ночь должна быть ночью, и ночью возле здания главной усадьбы было темно.