Книга Смертная чаша весов, страница 44 – Энн Перри

Монк знал, кто этот человек, лица которого он не успел разглядеть. Это был его наставник и друг, которого обманом разорили, лишили доброго имени и даже свободы. Что именно случилось, детектив припомнить не мог – он помнил только тяжкое бремя трагедии и обжигающее чувство собственной беспомощности. Из-за этой несправедливости Уильям оставил финансы и стал работать в полиции.

Интересно, удавалось ли ему банковское дело? Если б он остался в той сфере, то, возможно, уже был бы богат и имел возможность жить вот такой жизнью, как сейчас в Венеции, вместо того чтобы тратить деньги Зоры, занимаясь ее делом…

И почему он чувствовал такую захватывающую благодарность человеку, который учил его заниматься финансами? Почему в тот момент, когда он обернулся на лестнице, у него появилась неопровержимая уверенность, что ему доверяли и что между ним и тем мужчиной существовала нерушимая связь? Это было гораздо больше, чем обычное знакомство. В их отношениях имелось нечто особенное, индивидуальное.

А теперь эта дружба утрачена. Он никак не мог вспомнить, почему; осталось только ощущение долга. Но неужели его долг был настолько велик? И что это за долг? Деньги, дружеское участие, доверие? И заслуживал ли он сам такой доброты?

Эвелина заговорила. Она рассказывала о каком-то эпизоде из истории Венеции, о доже, который очень колоритным путем возвысился над всеми своими врагами, потерпевшими крах.

Уильям промямлил что-то, давая понять, что слушает с интересом. Дама засмеялась, понимая, что он слушает, но не слышит.

Весь вечер у Монка оставалось чувство утраты, и ничто не могло поколебать его. Он потерял нечто очень дорогое, очень важное. И чем старательнее детектив пытался вернуть себе это нечто, тем неуловимее оно становилось. Но когда Уильям пробовал думать о чем-то другом, ощущение утраты снова настигало его и захватывало в плен.

На следующий день, плывя рядом с Эвелиной в гондоле и чувствуя исходящее от нее тепло, он все еще никак не мог отделаться от вчерашних мыслей.

– Расскажи мне о Зоре, – сказал он вдруг, сев прямо, когда они выплыли из затона в Большой канал. Барка с флажками, развевающимися на ветру, шла им наперерез, и гондоле пришлось уступить ей дорогу. Их гондольер умело балансировал на носу, с неосознанной грацией удерживая равновесие. Он делал вид, что стоять вот так на ускользающем из-под ног суденышке – совершенно обычное, естественное дело, но Монк знал, что это очень трудно. Сам он не раз едва не оступался и не падал в воду.

– А почему Зора тебя интересует? – столь же прямолинейно спросила Эвелина, и в ее взгляде зажегся настороженный огонек.

Сыщик соврал совершенно неожиданно:

– Потому что она собирается устроить в высшей степени неприятную сцену, и из-за этого тебе, может быть, снова придется приехать в Лондон – чему я буду рад, но только в том случае, если она не сможет причинить тебе какой-нибудь вред.

– Она не может его причинить, – уверенно отвечала Эвелина, улыбаясь ему. – Но какой ты милый, что беспокоишься обо мне… Люди у нас не воспринимают ее всерьез, как ты это себе представляешь.

– Но почему же? – спросил Монк с непритворным любопытством.

Фон Зейдлиц пожала плечами и соскользнула на сиденье, поближе к детективу.

– Ну, она всегда была невыносима. И сколько-нибудь здравомыслящие люди просто решат, что она стремится снова привлечь к себе внимание. У нее, наверное, закончилась любовная связь, и ей хочется сделать какой-нибудь драматический жест. Ей все быстро надоедает, понимаешь? И ей очень не нравится, когда на нее не обращают внимания.

Вспомнив фон Рюстов, сыщик поймал себя на мысли, что и представить не может, как ее можно игнорировать. Он способен был понять, что она может показаться агрессивной, чрезмерно настойчивой женщиной, которая не в ладах с условностями, но уж никак не скучной. Но, очевидно, даже эксцентричность может иногда наскучить, если она рассчитана на то, чтобы произвести эффект, а не является естественным выражением натуры. А может быть, Зора – всего-навсего позерка? Удивительно, но он бы почувствовал разочарование, будь оно так.

– Ты так думаешь? – спросил Монк скептически, дотрагиваясь до волос Эвелины. Он пропустил ее локоны сквозь пальцы, восхитившись их мягкостью.

– На этот счет у меня нет никаких сомнений. Посмотри-ка на ту сторону лагуны, Уильям. Видишь, вон там церковь Санта-Мария-Маджоре? [7] Ну разве это не чудо? – Женщина показала рукой туда, где за темно-зеленой водной ширью возвышался в отдалении купол церкви, которая, казалось, плыла к ним навстречу.

Сыщик посмотрел на церковь: вид был невероятно картинным, и только легкий ветерок, ласкающий кожу, и плавное движение гондолы давали понять, что это не изображение, а сама реальность.

– А когда ее последняя связь закончилась неудачей, Зора взяла и выстрелила в своего любовника, – сказала вдруг фон Зейдлиц.

Уильям весь напрягся.

– Что?!

– В последний раз, когда у Зоры была связь, мужчина оставил ее, и она в него стреляла, – повторила Эвелина и, обернувшись, поглядела на Монка, широко раскрыв карие глаза.

– И это сошло ей с рук? – недоверчиво спросил детектив.

– Конечно. Все было совершенно по правилам. У нас в стране дуэли не запрещены.

Дама с удовлетворением отметила, как удивился ее спутник, а затем рассмеялась.

– Ну, разумеется, все идет нормально, когда дуэлянты – мужчины и бьются на шпагах. Мне кажется, Зора сознательно выбрала револьверы. Она очень хорошая фехтовальщица, но с течением лет стала действовать шпагой медленнее. А он был еще совсем молодым и очень искусным шпажистом.

– Так она его застрелила?

– Да нет, не до смерти, – прощебетала Эвелина. – Ранила в плечо. И все это было так глупо! Зора взъярилась, когда на балу он усиленно флиртовал с другой женщиной, очень хорошенькой и совсем еще юной. Все это через несколько дней вылилось в отвратительный скандал. Зора повела себя ужасающе. Она явилась в его клуб в сапогах и с сигарой во рту и вызвала любовника на дуэль. Чтобы не показаться уж совсем трусом, он принял вызов, но она победила, а он выглядел дурак дураком. – Рассказчица придвинулась еще ближе к Уильяму. – Он так и не справился с этой историей. Люди над ним смеялись. Ну, и в пересказе история обросла новыми подробностями.

Монк посочувствовал этому несчастному молодому человеку. Ему самому тоже пришлось пострадать от чрезмерно настойчивых и властных женщин. Какая в высшей степени непривлекательная черта! И ведь у многих, особенно у молодых, не хватает мужества переносить насмешки…

– И ты думаешь, она выступила с обвинением только для того, чтобы снова стать центром всеобщего внимания? – спросил сыщик, улыбаясь и проводя пальцем по щеке и шее собеседницы.