Онлайн книга «Месть Триединого»
|
Они сделали этот глоток-другой в ожидании посадки на «Суллу», а потом Габлер оставил Арьена наедине со стаканом и встал в очередь на сдачу оружия. Собственно, парализатор ему теперь был не нужен, но не выбрасывать же недавнюю покупку… Хотя он искренне желал, чтобы она ему больше не пригодилась. Народу в зале даже на глазок было гораздо меньше, чем мог вместить космический левиафан. С будущего года, как узнали Крис и Арьен из сообщения на табло, прямые рейсы из системы Солнца в систему Квирина вообще прекращались. Чтобы попасть на Шамбалу, нужно будет лететь через Единорог. Маршрут Земля ‒ Шамбала, как пояснил Арьен, уже давно считался убыточным. Не очень привлекательной планетой была Шамбала. После уговоров Арьена Габлеру пришлось принять еще пару стаканчиков. На этот раз пили они что-то не такое крепкое, а потом вместе с другими пассажирами вошли в чрево галеры. Каюты у них были на разных ярусах, но Рютте заявил, что прощается ненадолго ‒ вот только примет душ и тут же придет. И слово свое сдержал. Пришел через час с небольшим, и не один, а с двумя бутылками очередной алькогольной жидкости. И, к немалому удивлению Габлера, с гитарой. Оказывается, пассажирам «Суллы» предоставлялась и такая услуга. ‒ Две недели гитару в руках не держал, ‒ сказал рыжий, обрушившись в кресло. ‒ А так иногда попеть хочется под это дело. ‒ Арьен кивнул на бутылки. ‒ У нас полвигии, эт-самое, бренчать умеет, даже конкурсы проводим, «Серебряные струны», вот как называются. Краснозадый ‒ планета специфическая, развлечений особых нет. Но уж лучше там торчать, чем на Земле. Земля место гнилое, я просто шкурой своей прочувствовал… Я туда больше ни ногой! Габлер заказал в каюту закуску, и они, не дожидаясь серва, выпили. Потом еще по одной. У Криса по-прежнему было легко на душе ‒ в истории с цацкой Императора оставалось поставить последнюю точку, и с этим, несомненно, не будет проблем. Рютте пустился в рассуждения о том, как хреново служить на Марсе, как там холодно, и ходить приходится в кислородных масках, и песчаные бури покоя не дают. ‒ И вообще, Стафл ‒ не самое лучшее в этой жизни, ‒ подытожил он, осушил стакан и сгреб с тарелки сразу два бутерброда. ‒ А зачем тогда пошел? ‒ Крис плотно угнездился в кресле, в голове колыхался тихий приятный шум, будто вдали плескались морские волны. ‒ Так уж получилось, эт-самое, ‒ помрачнел Рютте. ‒ Я ведь колледж окончил, был систем-техом в солидной конторе… Соображалка соображала что надо… А все она… ‒ Девушка, ‒ утвердительно сказал Габлер. Арьен Рютте вздохнул: ‒ Она самая. Даша ‒ радость наша… Дала от ворот поворот… Даже не так… Ну, в общем, эт-самое… ‒ И ты решил: пропади оно все пропадом, свет тебе не мил стал… И подался ты в эфесы. ‒ Ну… где-то так… А! ‒ Рютте махнул рукой и потянулся за гитарой, которую до того прислонил к столику. Некоторое время он меланхолично перебирал струны, монотонно покачивая рыжей головой, а потом запел хрипловатым, но вполне приятным голосом. Песня была грустной, незнакомой Крису, и он сидел, полуприкрыв глаза, и слушал. Его слегка клонило в сон ‒ давала знать о себе бессонная ночь и выпитое, но отоспаться можно было и потом. Жизнь пройду от края и до края И, вступая в царство мертвецов, Прошепчу, бесследно догорая: «Где рука, что тронет мне лицо?» Жизнь прошла, глухая и слепая, Дни и годы ‒ словно в долгом сне. И шепну, бессильно угасая: «Где рука, что тронет губы мне?» Ослабев и бросив взгляд прощальный, В полумраке свой заметив гроб, Прошепчу, устало и печально: «Где рука, что ляжет мне на лоб?» И, навеки тихо погружаясь В черноту забвения реки, Я шепну, от боли содрогаясь: «Нет, и не было такой руки…» Арьен умолк и налил себе еще, но пить не стал. Пригорюнился над гитарой, словно и впрямь только что увидел собственный гроб. Хотя гробы нынче были не очень в моде: кремация и горстка пепла ‒ вот и все… ‒ Мда-а… ‒ протянул Габлер, сразу вспомнив Атоса. ‒ Грустноватая какая-то песенка. Может, чего повеселее найдется? Рютте поднял к нему унылое лицо, подергал струну. Сказал задумчиво, собрав лоб в складки: ‒ Повеселее, говоришь?.. Можно, эт-самое, и повеселее. Это у нас один сочиняет, Лекс… Он откашлялся и снова запел. Мотив был другой, но почти такой же заунывный. В холодах зимы умираем мы, Забываемся. Но приходит май, плещет через край — Возрождаемся. Зимний лед круша, расцветет душа — И опять живем. После долгих снов бьют фонтаны слов — И опять поем. Песни вдаль летят, в синеве парят, Кружат хоровод. А потом опять будем засыпать — Так из года в год. Но в какой-то час, роковой для нас, После злой зимы, Хоть придет весна ‒ никогда от сна Не проснемся мы. Прошуршит в ночи ветер вечности И подхватит нас. Навсегда ‒ зима. И пусть кружит май — Не откроем глаз. Да, увы, умрем, больше не споем, Не откроем глаз… Теперь Крису вспомнился Граната. Его стихи в кафетерии на космическом вокзале Единорога. Вот ведь, кажется, такие все веселые парни. «Вперед, эфесы!» «Нали-вай! Выпи-вай!» А у каждого есть что-то, какие-то свои темные пятна… «А у меня? ‒ задал себе вопрос Габлер. ‒ Какие у меня?» Копаться в душе не хотелось, да и ничего такого вроде не было. Во всяком случае, пока. ‒ Действительно, эта гораздо веселее, ‒ сказал он. ‒ Прямо в пляс пуститься хочется. Видать, на Марсе и в самом деле служба не сахар. ‒ Да не, нормально, ‒ вдруг встрепенулся Арьен и положил гитару на пол. ‒ Это так, накатило что-то… Градусы играют и недосып. Хотя… ‒ Он подался к Крису, отодвинув стакан. ‒ Иногда торчишь на крейсаке и думаешь: а на кой черт это патрулирование? Что оно дает? Практически все сектора и так просматриваются, с постоянки, это во-первых… ‒ А чтоб на месте не засиживаться, ‒ перебил Арьена Габлер. ‒ Для разминки… Рютте протестующе выставил ладонь: ‒ Нет, ты погоди! Согласен, лучше перебдеть, чем недобдеть. Раннее обнаружение, эт-самое, упреждающий удар и прочее, как учили. Дело-то в другом, братан! От кого оборону держим? Что, кто-то на Конфайн лезет? Было хоть раз такое? |