Книга Прощённые долги, страница 22 – Инна Тронина

– Мне? Пожалуй. Значит, говорит, на счётчик попал? Не похож он на такого лоха. – Андрею очень хотелось лечь, дать отдохнуть ноющей спине, но он стеснялся поступать так при даме.

– Я бы подумала, что он врёт, – продолжала Галанова, глубоко затягиваясь. – Но Кривопляс был весь прямо синий. Сумму ему одолжили, чтобы внести залог в совместное предприятие, находящееся под контролем тех же самых бандитов. А он возьми и пусти деньги на ремонт детдома. К нему обратились в последней надежде, потому что никто не чесался. Там чуть крыша не рухнула. Я-то ещё сама не проверяла – это в область надо ехать. Вот разберусь и решу, что по поводу Кривопляса думать. Между прочим, он мне интересную вещь сказал, которая напрямую к делу не относится. Якобы, если он не расплатится, его или убьют, или заберут навсегда. Кроме того, та же участь грозит его жене и детям. Их могут похитить в качестве уплаты за долг – с концами. Теперь у них якобы такой закон, у бандюганов. Куда это их заберут, интересно? Слышал что-нибудь про это?

– Всё может быть, – задумчиво сказал Озирский. – Ты в точности передаёшь его слова?

– Милый мой, я всю жизнь со словом работала! – раздражённо вскинулась Галанова. – Уж как-нибудь не перепутаю. По крайней мере, смысл именно такой. Это реально, как ты думаешь? Неужели за долг теперь забирают жену с детьми?

– А почему нет? Вполне могут. – Озирский с интересом смотрел на Галанову. – Ты мне подбросила очень важную информацию. Здесь не всё так просто, как мне показалось сначала. В скором времени я подъеду к тебе в редакцию, и там мы поговорим. А пока, извини, я вынужден заниматься другими делами. Поверь, век бы с тобой сидел, да не получится. С Кривоплясом пока не встречайся, если он на счётчике. Можешь и сама под раздачу попасть.

Надин, оставив «бычок» в пепельнице, поднялась и застегнула пальто.

– Заезжай, буду рада. Может, и моя помощь пригодится.

– Это уж точно! – невесело усмехнулся Озирский, подтягивая к себе телефон.

Проводив Галанову до дверей номера, он вытряхнул полную пепельницу, открыл окно и решил вскипятить себе чаю. Во рту пересохло, голос стал сиплым, и Андрей то и дело кашлял. Ещё до прихода журналистки в гостиницу позвонила Мария Георгиевна и сказала, что Андрея разыскивает некий Аверин Николай Николаевич, который, похоже, очень нервничает. Он очень просит поскорее перезвонить, потому что дело не терпит отлагательств.

С профессором Авериным Озирский был знаком с прошлого года, когда у того обворовали квартиру. Похищенное удалось быстро вернуть – правда, не полностью. Кое-какие драгоценности и коллекционные ножи ворюги успели загнать, но в целом профессор остался доволен работой сыщиков. Он даже поблагодарил их через газету, но после этого пропал. Телефон Озирского тогда не спрашивал, а сейчас, видимо, нашёл через адресное бюро.

Андрей набрал его номер и услышал глухой голос, совсем не похожий на тот, весёлый и чистый. Николай Николаевич говорил совсем по-стариковски. Темп речи замедлился, и язык. Похоже, плохо слушался его. После кратких приветствий профессор перешёл к делу. Похоже, у него действительно произошло что-то невероятно ужасное, потому что Аверин заговорил сбивчиво, путано, то и дело забывая слова – такого с ним раньше не бывало.

– Андрей Георгиевич, я вас умоляю… Вы не знали моего сына. Я понимаю, всё сложно, и это не телефонный разговор. Но речь идёт о жизни и смерти молодого парня. На меня плевать, я сломан судьбой, давно хочу разделаться со всеми долгами, перестать коптить небо. Но сегодня я получил письмо, которое обязательно вам покажу. Я верю в вас, потому что более надёжного человека не знаю. Скажите сразу – можете заехать ко мне? Если не помните адрес, я скажу.

– Точно не помню, – признался Андрей. – Вроде бы, на Витебском. Я приеду, раз такая беда.

– Понимаю, вы очень заняты, и я не смею… – Профессор окончательно запутался, потом всхлипнул. – История какая-то тёмная. Простите, я так волнуюсь! Потом, когда я соберусь с мыслями, вам станет легче. Только не приводите с собой людей из милиции. Таково было условие тех, кто прислал письмо.

– А я? Тоже ведь из милиции! – удивился Озирский. Он взял с тумбочки большую кружку и отхлебнул чаю.

– Вы – особая статья. Умеете работать ювелирно, а также хранить тайны. Это должно быть вроде как частное расследование.

– Что за письмо? – Андрей понял, что отдохнуть ему не придётся. – У вас какие-то версии есть?

– Я теряюсь в догадках, честное слово! – Профессор то кашлял, то чем-то шуршал и звенел. – Там речь идёт о моём сыне Антоне. Он пропал десять дней назад. Нет, вру, прошло уже пятнадцать дней… Совсем память стала дырявая. Я почему ещё ошибся? Антошка, бывало, не ночевал дома и по пять суток. Десять дней назад я серьёзно забеспокоился, потому что ни у кого из друзей сына не нашёл. С тех пор от него было никаких вестей, и вот сегодня я достал из ящика конверт…

– Я приеду к вам вечером, – перебил Озирский. – Вас устроит половина восьмого?

– Да-да, конечно. Я вас надолго не задержу. – Аверин немного повеселел.

И вот сейчас, уже вечером, глядя на окно, наполовину закрытое шторой, Озирский пытался представить себе высокого жилистого мужчину со шкиперской бородкой, без усов, в рубахе защитного цвета с расстёгнутым воротом и в вельветовых брюках. По здоровому румяному его лицу было видно, что большую часть своей жизни Аверин провёл на свежем воздухе.

Да, Николай Николаевич много бродил по земле, получал горы писем, в том числе и от уголовников, болтающихся в разные времена на золотых приисках Бодайбо. Раньше Аверин обладал громким, энергичным голосом, чеканил слова, никогда не ставил в конце фраз многоточия.

Что же у него там стряслось? В прошлом году у профессора была жена, трое детей, внуки. Кроме той самой кражи, он не имел особых неприятностей. Помнится, Озирский тогда обронил, что при затруднениях криминального характера можно обращаться лично к нему. Профессор сообщил, что с трудностями привык справляться сам, но, конечно, воров искать не умеет. А вот с теми, кого уже нашли, общался достаточно и накопил в этом кое-какой опыт.

Сейчас же почтенный профессор явно в шоке, более того, в глубочайшей депрессии. Но почему? Вроде бы, сильный человек, умеет держать удар. Там, в Бодайбо, слюнтяй просто не выжил бы. Видимо, дело действительно серьёзное, раз Аверину запретили обращаться в милицию.

Впрочем, эту угрожающую фразу, насколько знал Андрей, писали как раз со страху. Рассчитывали на то, что адресат струсит и не привлечёт к делу профессионалов, которых писавшие как раз и боялись. Сын пропал, больше двух недель его нет – и вдруг не заявлять в милицию! Странно, что профессор до сих пор этого не сделал…

Озирский решил предупредить Маяцкого о том, что едет по делу на Витебский проспект. Затем Андрей достал свою записную книжку с золотым вензелем «А.О.» на обложке под гранит и вслух послал себя в даль заоблачную. Он ведь обещал сегодня вечером быть у Севки Грачёва на Кировском, но совершенно забыл об этом. Видимо, мозг уже не справляется с наплывом разнообразной информации, а отдохнуть никак не получается.