Книга Я тебя рисую, страница 8 – Марина Суржевская

Только один голос мог положить конец нашей грызне. И он прозвучал.

– Мои дети ведут себя, как два диких волчонка, – вздохнул отец, стоя в дверях покоев Люка. – И вот как мне передавать им управление королевством?

Брат слез с меня, а я села, сконфуженно поправляя юбки и разметавшиеся волосы. Люк снова покраснел. Как девица.

– Прости, отец, – покаялся он. – Я не сдержался.

К чести Люка, он никогда не пытался выставить меня виноватой в наших конфликтах.

– Что вы не поделили на этот раз? – осведомился король.

– Мы разошлись во мнениях относительно принадлежности представителей нашего рода к продуктам жизнедеятельности парнокопытных, – отчеканил брат.

Мы с отцом переглянулись, и я явственно увидела золотой цвет смеха в его глазах. Все же отец слишком любил нас, чтобы долго сердиться. Но для вида он нахмурился и покачал головой.

– И это наследники королевства! Носитесь по коридорам, пугая слуг, и обзываете друг друга так, что уши вянут! Люк, ты наследный принц! Мне хотелось бы, чтобы ты не забывал об этом! Ева… – он окинул меня взглядом и снова вздохнул. – Я хотел поговорить с тобой.

Я присела перед королем в реверансе.

– Конечно, мой повелитель, – и не удержалась: – Что-то случилось?

– Принц Первородных просит позволения приехать, чтобы попросить твоей руки.

– Опять? – в один голос воскликнули мы с братом. Потом Люк начал смеяться, а я возмутилась:

– Папа, сколько можно? Я не выйду замуж за него! Когда… принц уже уяснит это! Я не выйду за него замуж! Ни за что!

Люк уже ржал на весь коридор, так что я с трудом удержалась от желания треснуть его по башке. Впрочем, и у отца в глазах промелькнули смешинки. Конечно, историю любви наследника Первородных к принцессе Идегоррии знал уже весь мир! И хохотал над ней! Где это видано, чтобы принц делал предложение уже шесть раз! Получал отказ, но через пару месяцев возвращался снова!

– Ты его что, приворожила? – сквозь гогот выдавил из себя Люк. – Поделись секретом, сестричка, чем ты накормила Арвиэля, что он приезжает снова и снова, словно твой верный пес, и даже то, что уже стал посмешищем всех родов, его не останавливает!

Я зашипела сквозь зубы, будто рассерженная кошка. Даже отец улыбнулся, не удержавшись, мне же было совсем не смешно. Последний раз я уже объяснялась с Арвиэлем не как принцесса, а как дворовая девка, то есть с воплями, но этот истукан даже в лице не изменился, выслушав мою гневную тираду и почти не завуалированные оскорбления. И единственное, что сказал, когда я наконец выдохлась и замолчала:

– Надеюсь, за три месяца вы достаточно остынете, чтобы еще раз выслушать меня, Антарея. – Наследник Первородных был любезен и совершенно спокоен.

И вот прошло три месяца, и пожалуйста! Арвиэль снова приезжает во дворец!

– Я его убью… – выдохнула сквозь зубы. – Папа! Не пускай его, прошу!

– Милая, я не могу не принять принца Первородных, ты прекрасно это знаешь, – тщательно скрывая улыбку, ответил король. – Возможно, ты все же рассмотришь его кандидатуру? Не понимаю, чем он тебе так не угодил… Арвиэль весьма достойный…

– Папа! – завопила я. – Еще одно слово об этом… зануде, и я сбегу к ведьме Миней! И буду жить в ее лачуге! Или обрежу волосы и запрусь в монастыре святителей! Я никогда, слышите, никогда не пойду к Древу Жизни с принцем! Да лучше умереть! Люк, прекрати ржать!

– Отец, давай отдадим Еву Первородному? – не унимался брат. – Они будут такой чудесной парой! Я даже сочиню оду в честь этой свадьбы! Да что там, все рода будут пить белый мед целый месяц, если наша недотрога все-таки скажет «да»!

– Дурак! Ненавижу тебя! – прошипела я и, не сдержав злые слезы, резко развернулась и бросилась вниз по лестнице.

– Ева, девочка, ну куда же ты? – крикнул король. И тут же сверху раздался голос брата:

– Побежала прихорашиваться перед приездом Арвиэля!

– Люк, перестань…

Но дальнейшего я уже не слышала.

То, что так веселило окружающих, мне совсем не казалось смешным – этот смех обижал. К тому же меня просто бесило, что все так симпатизируют Арвиэлю, а меня выставляют какой-то дикаркой! И когда уже этот зануда поймет и оставит меня в покое!

Я пронеслась через террасу и кинулась к беседке, занавешенной зарослями сплетенных лиан. Эту часть сада я любила больше всего, потому что садовник оставлял ее почти нетронутой, лишь слегка корректируя буйство природы. И вон ту беседку, скрытую дикими вьющимися растениями, даже нельзя было найти, если не знать, где она.

Хотя, конечно, и отец, и Люк были прекрасно осведомлены, где именно я порой прячусь. Так что я села на скамеечку, гордо выпрямила спину и надула губы, ожидая, когда меня найдут и придут мириться. Хотелось, чтобы нашел отец: обычно именно он так и поступал. Находил, щекотал или просто смотрел своими золотыми глазами, и я уже не могла сердиться. И со вздохом облегчения вылезала из убежища.

Но почему-то никто не шел, и, заскучав, я присела на корточки, вытащила из-под скамеечки припрятанный мешочек с мелками и принялась выводить на досках узоры. Как всегда, увлеклась так, что и не заметила, как пролетело время, только осознала, что проголодалась.

Я вылезла из зарослей и неторопливо пошла по дорожке, представляя, как буду сидеть за обедом с гордым и неприступным видом и, конечно, даже не улыбнусь на подначки Люка и смех отца. Вот еще!

Сад у нас не просто большой – огромный, а эта часть располагалась на значительном расстоянии от дворца. И все же… почему так тихо? Я приостановилась, задумавшись. Еще не понимая, что мне не нравится, настороженно прислушивалась, пытаясь уловить хоть какие-то звуки. Но дворец замолк, притаился, словно зверь перед прыжком. Странная ассоциация, что пришла мне в голову, заставила поморщиться. Полно, Ева, какой зверь? Полдень, самая жара – вот придворные и разбрелись по прохладным покоям или сидят в гроте, омываемом хрустальным водопадом.

И все же мне было не по себе. Вспомнилось, как умолкли птицы возле Озера Жизни. В тот день, когда я увидела арманца. Сердце совершило в груди кульбит и затрепыхалось попавшей в силки пичугой. Я неуверенно оглянулась. Что за глупости лезут мне в голову?

И что за странный запах?

Я потянула носом воздух и скривилась. Чем так тошнотворно воняет?

Пошла вперед и вздохнула с облегчением, увидев за кустами бирюзовое платье.

– Мадлен! – позвала я. Любовь девушки к этому цвету уже стала байкой среди виа. Впрочем, голубоглазой брюнетке он действительно шел. Я обошла кусты, продолжая говорить: – Мадлен, представляешь, мне показалось, что наш дворец похож на…

И осеклась. Вскинула руку, прижала к губам. Все же я не зря так хорошо разбиралась в оттенках. И с первого взгляда поняла, что у живого человека просто не может быть такого цвета лица. Я называла его вощаный. Цвет воска. Желто-серый.