Онлайн книга «Слепой в зоне»
|
– Вообще-то можно, ведь я артист. – Ну вот и класс. А выпить хочешь? – Не-а! – отрезал Кондаков. – Ты же знаешь, что я пью очень редко, как лекарство. – И мы тут пьем, как лекарство. Ну ладно, ладно, пошли, я тебя познакомлю. Кондаков забеспокоился: – С кем это? – Да ты не бойся, нет ни милиции, никого. Все тут свои, даже немцы. – А, тогда можно. А я лежал, читал книгу… – А что читаешь? – Как это что историю читаю. Ты что, не помнишь – я же тогда тебе эту книгу показывал? – Может, и показывал. Историю, говоришь? – О турках-сельджуках. – О чем? – изумился Виталий. – Об Османской империи, о том, как она образовалась и как распалась. – И что, интересно? – Интересно, – с чувством собственного достоинства сказал Кондаков. – А как тут вообще? Как жизнь? – Как всегда, – пожал плечами Володька, – гоняют иногда, облавы делают. А так ничего. – А жрешь что? – Еды сейчас хватает. Рыбы в реке – прорва. Уху варю, на прутике рыбу жарю, а иногда на сковородке. – А хлеб у тебя есть? – А зачем мне хлеб? Ягод много, скоро яблоки пойдут. – Понятно, понятно. Ну вот обо всем этом и расскажешь. Камеры не боишься? – Камеры? – Той, которой снимают фильмы. – А, этой. Так о чем я должен рассказывать? – О чем хочешь. С тобой режиссер начнет разговаривать, а дальше тебя самого понесет. – Какой-такой режиссер? – насторожился Кондаков. Возможность сняться в кино его соблазняла, но в то же время эта возможность и пугала. – Слушай, Виталик, – Кондаков остановился, – а это… – Что? – Мне ничего не будет? – В каком смысле? – Ну, если меня покажут, менты увидят, они потом меня поймают. – Да кто тебя поймает? Да и вообще это кино будут показывать за границей. – За границей? – На эколоптческом фестивале в Германии. – В Германии? – переспросил Володька. – Ну да. – У немцев, значит? – занудствовал Кондаков. – Да, да. Пошли, пошли! Э-эй! – громко крикнул Виталий и, взяв Володьку за локоть, хотел потащить за собой. – Да погоди ты! Надо же в порядок себя привести, причесаться, умыться. – Ты еще галстук нацепи. – Нет у меня галстука. Раньше был… – Да брось ты, пошли скорее! Вскоре Володька Кондаков и Виталий Семага появились у микроавтобуса. Едва увидев Кондакова, Хворостецкий чуть не завизжал от восторга. Вот такого сталкера он и мечтал снять. Но реальный сталкер был грандиознее самой смелой режиссерской мечты. Володька Кондаков оказался словоохотлив, и речи полились. Хворостецкому оставалось лишь время от времени задавать вопросы и регулировать ими монолог Володьки Кондакова, когда он скатывался на рассуждения о судьбе Османской империи. Он имел мнение обо всем, о чем бы его ни спрашивали: о политике, о жизни в космосе… Затем переключался на жизнь в зоне, освещал вопросы кулинарии, рассказывая о том, как однажды зимой умирал от голода и ему пришлось питаться собачатиной. Все это перемежалось выдержками из всевозможных учебников, которые Володька пересказывал совершенно произвольно и вставлял к месту и не к месту. В общем, замечательный получился разговор, замечательный в смысле кино. Из него можно было сделать все, что угодно. Кондаков толковал о любви к женщине и о любви к родине. Он говорил о том, что такое Земля и что такое смерть, о гуманизме и подлости, о трусости и терроризме. Его мысль, как синичка с ветки на ветку, бойко и непринужденно перескакивала с одной темы на другую. Ханна Гельмгольц слушала откровения этого сталкера-мессии затаив дыхание. И Володька, видя, с каким вниманием к нему относятся образованные люди, приехавшие снимать кино, распалялся все более и более. Когда Хворостецкий задал вопрос о мутантах, Володька незамедлительно прочел мини-лекцию о том, как происходят изменения в организмах всего живого, и о том, какие чудеса, каких уродов он видел собственными глазами. Поверить в его слова было тяжело. Но, глядя на него самого, одичавшего и ободранного, можно было согласиться с существованием каких угодно монстров ничего другого не оставалось. Хворостецкий в душе ликовал. – Послушай, Володька, а какие-нибудь тайны у вас в зоне есть? Вот происходит здесь что-нибудь непонятное даже тебе? Кондаков задумался всего на несколько мгновений и выдал: – Да, есть одна тайна, которая меня волнует. – И что же это? – попытался уточнить Хворостецкий, показывая кулак оператору, мол, если загубишь этот эпизод – убью! – Да знаете, военные… Они приезжают, что-то непонятное делают, стреляют животных… В общем, я их побаиваюсь, потому что они мне непонятны. – Военные, говоришь? – навострил уши режиссер. – Да. Сутки тому я выследил их. – Кого? – Военных на большой машине. Они приехали на ферму и спрятались в ней. «Военные в зоне? Для заграницы – то, что надо! Там любят все, что связано с бывшей Советской Армией». – Послушай, Володька, а это далеко?" Кондаков зачем-то посмотрел на слепящее солнце и махнул рукой на запад. – Да нет, недалеко. Если напрямую тропинками, то километров семь-восемь будет. А если по дорогам – то все пятнадцать. – Так поехали съездим к ним, снимем что-нибудь! Володька пугливо поежился: – Э, нет, я не поеду! – Почему? . Камера была включена, красная лампочка индикации горела, показывая, что запись продолжается. – Я боюсь всяких военных, они злые люди. – Так ты же с нами, – успокоил Хворостецкий, – в случае чего мы тебя защитим, тем более, у нас есть разрешения на съемки в зоне. – Разрешения? – уточнил бомж. – Да, у Виталика целая папка. Кондаков посмотрел на приятеля. Виталий в ответ закивал: – Да-да, целая папка от органов власти. – Ну, тогда можно и съездить. – Поехали, поехали, – заторопил Хворостецкий и, положив руку на плечо оператора, тихо прошептал: |