Онлайн книга «Двор чудес»
|
– У вас много книг, – сказал, вдвигаясь в комнату, доисторический С. – Кто вы такой? – Меня зовут Синг. Я друг Бранко, ему стало плохо в кафе, он прислал меня к вам. С этими словами он протянул ей книгу. «Казаки» на французском языке. (Пропуск к русской хозяйке дома, что ли?) – Я тоже с Мартиники, – продолжал Синг, не переставая озираться. – Бранко мой друг. Ты ведь не работаешь по воскресеньям? В воскресенье надо ходить в кино, веселиться. – Нет, нет, я работаю по воскресеньям! Мне надо… еще поработать. Иди в кафе, я приду через двадцать минут. – Я лучше здесь обожду, внизу холодно. – Он уселся на диван и дотронулся до нее. – Не надо, – поежилась она. – Иди в кафе, в кафе нехолодно. Я приду через двадцать минут, и мы пойдем с тобой в кино. – Тогда я оставлю здесь это. – Синг попытался закинуть за нее на диван книгу. – Нет, нет, не надо, я приду в кафе через двадцать минут, – торопилась она, тесня его к двери. – Я потом поднимусь к тебе, внизу холодно. – Да, да, через двадцать минут. Чао! Но через пять минут она уже летела, мчалась в такси куда-то, ее бил озноб от чужого. Чужое черной бабочкой бьется об ее двери и окна. Чужое – камень, поющий под ногами на дороге. Чужое – цветок, выросший у тебя на глазах в один миг. Бранко позвонил вскоре. – Как дела? – Что случилось? Тебе было плохо в кафе? Кто такой Синг? – Синг мой друг. Раз так, он и твой друг. Как тебе понравился мой друг Синг? – Мне не понравился твой друг Синг! – Мой друг Синг плохо себя вел? – Нет… Но почему ты не звонишь, когда обещаешь, и присылаешь ко мне гостей без спроса? И тут он сказал: – Что ж. Я не комильфо. – Эта фраза в его устах ее потрясла. Потом она долго просто лежала, вжимаясь в диван все глубже, и однажды вечером вошел Синг без стука. Приблизился к ней и взял, и было смертно-сладко, будто пошла горлом кровь. И она приказала Сингу исчезнуть, и он повиновался. (Мы из разных миров, но и здесь мы чужие.) Конечно, наутро позвонил Бранко. – Тебе хорошо было вчера? Мы пойдем с тобой в кино? – Да, мы пойдем с тобой в кино! – Мы никогда не пойдем с тобой в кино. Я уезжаю в Англию, буду там работать в бассейне, я ведь люблю только воду. Но к тебе придет мой друг Синг. Он передаст тебе на память от меня одну вещь. Мы ведь друзья? – Таня сказала, что у твоего Синга жена и ребенок. – Неправда, – закричал он. – Таня все перепутала! Потом долго не звонил никто. А она все летела, вместе с диваном, со своим домом, вниз, вниз, все вниз, стекая с блюдца на блюдце, с круга на круг: НО ЕСТЬ ЖЕ ДНО?! Весной зазвонил телефон. – Это я, Бранко. Я в Париже. – Не в Англии? – Нет, я в Париже. Я в дерьме. – Что случилось? – Мне негде ночевать. – А где твой HLM? Где сестра? – Я хочу тебе кое-что сказать, – сказал Бранко. – Я не Бранко. Я с бородой, а безбородый был не Бранко. Это я Бранко. – Бранко, – вскричала она, – тебя же зовут Синг, Синг тебя зовут, и ты любишь только воду! – Не надо смеяться, – сказал он. – То было дерьмо. Мы шутили над тобой; они над тобой дерьмово шутили. – А я пишу об этом рассказ. – Нехорошо, – сказал он. – Чао, целую тебя! – Она повесила трубку. (Все падает, все летит, все никак не может ссыпаться, скатиться, вниз, вниз, вниз…) НО ЕСТЬ ЖЕ ДНО? У молчащего моря Идиот В газетной треуголке Свистит и поет Как птица. Ой, да не будите!
(Цыганский реквием) Посвящается Слободану Ивановичу [17] Певец Ярко заказал другу – художнику Духовному свой портрет. На портрете бархатный ус, гитара, на плечах шаль в пунцовых розах. Серьга бриллиантовая в ухе… Красуется картина на видном месте – в баре «Штар», что на Больших бульварах близ Монмартра. На стене напротив в рамке золотой диск-пластинка, которую напел Ярко – певец полночный. По ночам в баре пел и играл – перед глазами пунцово-черное летало. Словно пунцовая шаль с черными розами. Словно огонь над угольями в ночном чистом поле. Напевшись, садился играть в карты. Как-то утром, когда очень уж везло, выглянул из дверей – дух перевести. Поглядел вдоль недлинной светлой улицы, глотнул воздуха, улыбнулся – да и упал. Так и лежал у порога, улыбаясь. Помертвели все! На похороны весь древний народ слетелся, все непуганое певчее племя. Сошлись петь и плакать. Ох, как плакали! Ох, как пели: Ой, да не будите! В полусолнечный апрельский день сошлись у церкви – разодеты хоть бы и на свадьбу. У женщин ленты и монисты. У мужчин шелковые шали. Возле церкви катафалк, как кибитка, – венки из роз до самой крыши. Вынесли гроб из церкви, покатили к могиле черные «Кадиллаки» – в каждом по человеку. Не просто человека – короля хоронят! Едут – бьет в глаза первая пыль – от пыли глаза слезятся. Дождь пошел – поют под дождем птицы. За гробом идут музыканты – протягивают гитары небу – валится в гитары весенний дождь. Кричат голоса, кричат гитары – падает песня в раскрытую могилу. Песней молятся, кричат небу – песня летит в небо – словно одна душа тут на всех: Ой, да не будите! Отпускают гитары в таборный рай музыканта: – Не робей! Ходи веселей! В путь, братишка! Вот и попрощались – по горсти светлого песка кинули на гроб, да и пошли прочь от смерти. |