Книга Архив Буресвета. Книга 1. Путь королей, страница 38 – Брендон Сандерсон

— Вы из Йа-Кеведа, видимо? — спросил брат Кабзал.

— Волосы подсказали? — Шаллан подняла руку к красным волосам. — Или акцент?

— То, как вы относитесь к ревнителям. Веденская церковь, без преувеличения, самая ревностная хранительница традиций. Я два­жды бывал в вашей милой стране; хоть кухня пришлась по нраву моему желудку, то, как вы кланяетесь и заискиваете перед ревни­телями, вызывало у меня неловкость.

— Возможно, стоило пару раз станцевать на столе.

— Я об этом думал. Но мои братья и сестры из вашей страны, скорее всего, упали бы замертво от стыда. Не хотелось бы иметь такое на своей совести. Всемогущий недобр с теми, кто убивает его священников.

— Думаю, он не одобряет убийства как таковые, — ответила она, по-прежнему наблюдая, как он наносит лак. Странно было видеть, что кто-то другой трудится над ее рисунками.

— И что светлость Ясна думает о ваших способностях? — спросил он, не прерываясь.

— Сомневаюсь, что ей есть до этого дело, — сказала Шаллан и скривилась, вспомнив их разговор. — Похоже, она не великий ценитель изобразительных искусств.

— Наслышан. Увы, это один из ее немногих недостатков.

— А другая маленькая проблема заключается в том, что она еретичка?

— Именно, — с улыбкой согласился Кабзал. — Должен признаться, входя сюда, я ждал безразличия, а не почтения. Как же вы сделались частью ее свиты?

Шаллан вздрогнула, впервые сообразив, что брат Кабзал принял ее за одну из секретарш светледи Холин. Возможно, за ученицу.

— Вот зараза... — пробормотала она.

— Гм?

— Брат Кабзал, кажется, я невольно ввела вас в заблуждение. Я никак не связана со светлостью Холин. Пока, по крайней мере. Я пыталась убедить ее взять меня в ученицы.

— А-а, — сказал он, завершая лакировку.

— Простите.

— За что? Вы не сделали ничего плохого. — Он подул на рисунок и перевернул, показывая ей. Лакировка была безупречной, ни единого потека. — Дитя, вы не окажете мне услугу? — Жрец отложил лист.

— Что угодно.

Он вскинул бровь, услышав это.

— В рамках здравого смысла, — прибавила она.

— И кто же установит эти рамки?

— Видимо, я.

— Какая жалость. — Кабзал поднялся. — Тогда я ограничу себя сам. Не могли бы вы сообщить светлости Ясне, что я заходил ее про­ведать?

— Она вас знает?

Что общего могло быть у гердазийского ревнителя с Ясной, убеж­денной безбожницей?

— О, я бы так не сказал. Но надеюсь, она помнит мое имя, поскольку я уже несколько раз просил об аудиенции.

Шаллан кивнула, вставая:

— Полагаю, вы хотите обратить ее в истинную веру?

— Она представляет собой уникальный вызов. Не думаю, что я смогу жить спокойно, если хотя бы не попытаюсь ее переубедить.

— Хотелось бы, чтобы вы жили спокойно, — заметила Шаллан, — ибо в ином случае может возобладать ваша противная привычка почти убивать священнослужителей.

— Всенепременно. И думаю, личное сообщение от вас может помочь там, где письма остались без ответа.

— Я... сомневаюсь.

— Что ж, если она откажет, это всего лишь будет означать, что я вернусь. — Он улыбнулся. — И тогда, надеюсь, мы опять встретимся. Так что я очень жду.

— Как и я. И простите еще раз за недопонимание.

— Светлость! Я вас умоляю, не берите на себя ответственность за мои предположения.

Она улыбнулась:

— Я не посмею взять на себя ответственность за вас, о чем бы ни шла речь, брат Кабзал. Но мне все же неловко.

— Это пройдет, — заверил он, и синие глаза блеснули. — Но я постараюсь сделать так, чтобы вы почувствовали себя наилучшим образом. Есть ли что-то, что вы любите? Я хочу сказать, помимо ревнителей и рисования потрясающих картин?

— Варенье.

Он склонил голову набок.

— Оно мне нравится. — Шаллан пожала плечами. — Вы сами спросили, что я люблю. Варенье.

— Так тому и быть.

Он вышел в темный коридор, вылавливая из кармана сферу, чтобы осветить себе путь, и через несколько мгновений исчез.

Почему он сам не дождался Ясны? Шаллан покачала головой, потом залакировала два других рисунка. Она едва успела их высушить и начала укладывать в свою сумку, как в коридоре послышались шаги и раздался голос принцессы.

Шаллан поспешно собрала свои вещи, оставила письмо на столе и, спрятавшись в боковой части алькова, решила ждать. Ясна Холин вошла миг спустя в сопровождении небольшой группы слуг.

Выглядела она недовольной.

«Победа! Мы стоим на горе! Мы разметали всех врагов! Мы поселимся в их домах, их земли станут нашими фермами! И будут они гореть, как мы когда-то горели, в том месте, что пустынно и безлюдно».

Записано в ишашан, 1172, 18 секунд до смерти. Наблюдалась светлоглазая старая дева восьмого дана.

Опасения Шаллан подтвердились, когда Ясна посмотрела прямо на нее и раздраженно уперлась защищенной рукой в бедро:

— А-а, так это ты.

Шаллан съежилась:

— Вам слуги сказали, да?

— Ты же не думала, что они оставят кого-то в моем алькове и не предупредят меня?

Позади Ясны в коридоре топтались несколько паршунов, каждый нес высокую стопку книг.

— Светлость Холин, — сказала Шаллан, — я просто...

— Я потратила на тебя достаточно времени, — перебила Ясна, и глаза ее гневно сверкнули. — Ты уйдешь, юная госпожа Давар. И я не увижу тебя снова, пока буду здесь. Я понятно выражаюсь?

Надежды Шаллан рухнули. Она сжалась. Ясна Холин подавляла одним своим присутствием. Ей нельзя было перечить. Хватало одного взгляда глаза в глаза, чтобы это понять.

— Простите за беспокойство, — прошептала Шаллан и, прижимая к груди сумку, ушла со всем достоинством, на какое еще была способна.

Она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться от досады и разочарования, пока неслась по коридору, чувствуя себя полной дурой. Шаллан достигла шахты подъемника, но паршуны уже вернулись вниз, доставив Ясну. Девушка не стала звонить в колокольчик, вызывая их. Взамен она прижалась спиной к стене, сползла на пол, притянула колени к груди и обхватила их, сжимаясь в комочек. Свободной рукой вцепилась в локоть защищенной сквозь ткань длинной манжеты и попыталась выровнять дыхание.