Онлайн книга «Тени Шаттенбурга»
|
– Но ведь… – Страшно, а? Страшно, зятек? – Вернер отшвырнул недоеденный кусок и, запрокинув голову, допил вино: острый кадык дергался на тощей стариковской шее. – Ох, что ж вы, молодые, за племя-то такое, жидкие коленки! Сам суди – тебя б давно в холодную законопатили, коли за тобой грешки бы имелись. А ведь их нету, грешков-то, я прав? Монету ты не портишь, с людьми опасными не связываешься, налоги исправно город платит… – Купец вдруг пристально посмотрел на зятя. – Или… – Да правы, правы, – мрачно кивнул Ругер. – Какие уж там грешки? Все для города. «Ну Эльза не в счет, не про нее речь». – Ну вот. А коли так, то тебе сам Бог велел по-хозяйски себя вести. Скажи им – и барону, и инквизитору особенно, – чтоб они в это дело не совались. Тебе, пойми, важно не только перед ними, но прежде перед горожанами себя показать, чтобы видели люди: ты не отсиживаешься за чужими спинами. Кто должен с такими происшествиями разбираться? – Кто-кто… стража городская. – Вот пусть она и разбирается. А то зря, что ли, эти захребетники по дюжине грошей в день гребут да еще на полном довольствии у города? Так что пусть сержант… как его там? – Ван Зваан… – Во-во. Пусть отдувается, порастрясет жиры свои. Морду наел, а толку никакого: уже целыми семьями в городе режут. Так и говори гостям столичным: мол, случилось все в пределах стены городской, значит, дело это городское, сами и разберемся. Понял? – Понял, – кивнул Ругер. – Только согласятся ли барон и инквизитор? – А ты сделай так, чтобы согласились. Поставь перед фактом. Убеди. Да запугай, в конце концов! Фон Глассбах раскрыл было рот, но тут со двора послышались взволнованные возгласы и крики. – О, вот и людишки припожаловали! – Вернер подхватил со стола фонарь. – Ну-ка, зятек, не оплошай! Он буквально вытолкал Ругера на крыльцо: тот даже опомниться не успел, как оказался снаружи, только дверь за спиной хлопнула. Хорошо хоть Юрген успел плащ на плечи накинуть, а то было бы позорище – перед всем городом в исподнем отсвечивать. Двор оказался запружен народом: всклокоченные со сна головы, широко распахнутые глаза, а в них вся гамма чувств и эмоций – ярость, недоверие, тревога… Но гуще всего страх – его печать легла на лицо каждого мужчины и каждой женщины, его тень, словно туча, нависла над толпой. Фон Глассбах обвел взглядом живое колышущееся море – многие стояли с факелами, сжимали колья и топоры. Его продрало морозом по спине: ни дать ни взять мятеж, сполох, что бывает порой, когда вскидываются мирные прежде люди, и вчерашние благообразные отцы семейств готовы идти по колено в крови. Но нет, горожане не собирались волочь его с разбитой головою на площадь, чтобы там вздернуть на сколоченную наспех виселицу. Наоборот – смотрели на него с надеждой. И молчали. Бургомистр тоже молчал, спазм ледяной клешней сжал горло. – Да что ж это такое творится-то! – раздался вдруг крик из толпы. – Честных христиан в своем же доме губят, ровно котят слепых! И в тот же миг толпу словно прорвало: – Истинный Бог, своими глазами видел: всех сгубили, одна девчушка-от и уцелела! – Куда стража-то смотрит! – Ужели защитить некому, оборонить нас?! – Тихо! – справился, наконец, с собой Ругер. – Тихо, я говорю! Толпа смолкла. – Вот что я скажу вам, – голос креп с каждым словом. – Я обещаю, что в самом скором времени злоумышленник будет найден. Пострадали наши добрые горожане, и мы этого не спустим: душегуба ждет возмездие, чего бы это ни стоило. Стража уже этой ночью начнет поиски, а ради всеобщего спокойствия я прошу, чтобы все члены городского стрелкового общества держали наготове свои арбалеты, – помощь этих надежных мужей может понадобиться в любой момент. Да и цеховые помогут, и гильдейские, прав я? – Поможем! – крикнул Отто Дункле, тридцатилетний здоровяк-плотогон, вздымая над головой огромный багор на толстенном трехметровом древке: массивный отточенный крюк жутко блеснул в рыжем свете факелов. Толпа отозвалась одобрительным гулом: среди горожан и впрямь были три десятка арбалетчиков, что каждое воскресенье на радость зевакам упражнялись в стрельбе на задах одного из складов Речной улицы, и они вполне могли оказать страже серьезную помощь. Полсотни цеховиков с копьями и кистенями тоже не будут лишними. А уж Отто и вовсе пятерых стоит. И каждому, кто сейчас стоял во дворе, вдруг стало легче: каждый поверил, что он не одинок, и другие, случись беда, придут на помощь, а не станут отсиживаться за запертыми дверями. Конечно, на самом-то деле в трудный час выйдут из домов лишь немногие, но сейчас каждый думал, что уж он-то не подведет. Тень страха, висевшая над людьми грозовой тучей, отступила. Пусть и ненадолго. – А пока – расходитесь по домам, – бургомистр вспомнил наказ тестя и перевел дух. – И я скажу так: это случилось внутри городских стен, и мы сами покараем злодея, собственною рукой! Без посторонних справимся! В толпе переглядывались – все быстро поняли, о ком говорит голова. – Ну что, верно я говорю? – Верно! – рявкнул, потрясая багром, Отто. – Справимся! Осилим! – Осилим… – вразнобой подтянула толпа. И уже увереннее: – Осилим! Ругеру показалось, что за дверью скептически фыркнул Вернер. Но больше этого никто не слышал. * * * Бертран ван Зваан откинул покрывало и тут же отвернулся, торопливо перекрестившись. Рука его с широченной, как лопата, ладонью заметно дрожала, кадык дергался: сержант сдерживал тошноту. – Святые угодники! – Бургомистр тоже отвернулся, ошеломленный увиденным. На полу комнаты лежали искромсанные, изорванные куски человеческих тел. Секунду-другую Ругер надеялся, что это чудовищный розыгрыш, безумная шутка, и эта кошмарная куча доставлена сюда с городской бойни, но взгляд его остановился на торчащей из груды пятерне – безымянный палец украшал перстень с монограммой «КМ». Карл Мельсбах. И его жена. Сын – тот еще легко отделался… Святые угодники! – Накрывайте скорее! – выдохнул фон Глассбах, и сержант с видимым облегчением вернул покрывало на место. Бургомистр поднес к носу серебряный шарик с благовониями, спасительно пахнуло мятой и нардом. Удивительно, но в доме воняло тухлятиной, словно на бойне, а ведь с того момента, как Мельсбахи приняли страшную смерть, времени прошло немного. Что еще удивительнее, Ругер не увидел ни капли крови: хотя в доме царил полный разгром, кровавых пятен и потеков нигде не было – ни на перевернутой мебели, ни на сорванных драпировках и располосованных простынях, ни на выскобленных добела досках пола. – Какой кошмар, – сказал Мартин Локк и закашлялся, бросив завистливый взгляд на шарик с благовониями. – Кому могло такое в голову прийти? – Я другого не пойму, – фон Глассбах потер переносицу, – как же так случилось, что никто из соседей ничего не слышал? Они должны были орать как… как резаные. |