Онлайн книга «Дорога смерти»
— Да. — Почему он? — У него язык подвязан. Так сказал Томилин. Они все решили, Коломоец не спорил, не спрашивал, почему. Он был согласен позвонить. — Ты присоединился к банде полтора месяца назад? — Где-то так. Я не помню точный день. Ну, дату. — Сергеева убивали при тебе? Нестеров поморщился. Говорить об этом эпизоде ему не хотелось. — Да. — То есть, ты был за рулем? — Да. — Вы выехали, чтобы просто подстрелить кого-то? Или вы целенаправленно охотились на Сергеева? Какие были инструкции? Нестеров попросил закурить. Расков пододвинул к нему пепельницу и пачку сигарет с лежащей сверху зажигалкой. Нестеров жадно закурил. Выдохнул с придыханием, словно его колотило, хотя внешне эта дрожь никак не проявляла себя. — Нужно было убить именно Сергеева. — Как это удалось? Как вы на трассе выследили именно его? С помощью жучка? — Да. Он был на его машине. — Кто его закрепил и когда? — Я не знаю. Незадолго до этого, наверное. Батарейки в жучке хватает на двое суток и все. — Почему убили Сергеева? — Латыпов, — буркнул Нестеров. — Что — Латыпов? Он приказал? — Ему это нужно было. — Зачем? Что тебе рассказывали? — Не мне, нам. Томилин говорил, что участковый… что он тянул с Сергеева деньги. Тот отказался платить. На своем участке Латыпов несколько таких мест на деньги поставил. Ну, крышу им выставил. Сергеев отказался платить. Тогда Латыпов решил вообще отжать его кафе. — Как? — Он знал, что у Сергеева из родни была только мать. Старая. Если он умрет, кафе будут продавать. Латыпов хотел, чтобы мы вложили деньги в это кафе и забрали его себе. — Зачем? — Это было хорошее место. Так сказал Томилин. Хорошее место на въезде в город. Его можно использовать, как перевалочный пункт. Как склад. — Склад чего? Перевалочный пункт — для чего? — Я не знаю, — Нестеров опустил голову, выдыхая дым. — Мне ничего такого не говорили. Я не знаю всех раскладов. Я был просто водителем. — Ладно. Вернемся назад. В банде люди со всех уголков России. Тольятти, Липецк, Казань, Забайкальский край… Как вы объединились? Ради чего? — Помогали продавать анашу Гоблина. Искали бегунков-дилеров. — И продавали бы дальше. Зачем убивать водителей? — Чтобы… — Нестеров взмахнул рукой. — Чтобы замаскировать убийство Сергеева. Расков откинулся на спинке стула. Протянул руку к сигаретам и тоже закурил. Буравя глазами Нестерова, он холодно произнес: — Я не кретина сильно похож? Ваша банда положила троих до Сергеева и еще кучу народу после, включая сотрудников полиции. Кто будет поднимать на уши весь регион, только чтобы замаскировать убийство одного человека? Ради маленького кафе, которое стоит почти столько же, как и любая машина тех, на кого вы нападали? Не строй из меня дурака, Нестеров. Вмешался доселе молчавший адвокат: — Мы договаривались, Станислав Викторович. — Да, я помню. Но мы договаривались говорить откровенно. Сейчас ваш клиент мне откровенно врет. Будет врать и дальше — никакой сделки не будет. А если шепнуть остальным, что Нестеров пытался сдать их, то все они дружно сделают его паровозом. Нестеров побледнел. Не желая ссориться с сотрудником ФСБ, но помня о долге, адвокат кашлянул: — Станислав Викторович, давайте без угроз. Хорошо? — Я устал, — пробормотал Нестеров, не глядя на Раскова, — мы уже давно тут сидим. Я хочу назад в свою камеру. Когда конвоир вывел Нестерова из допросной, Расков задумчиво покосился ему вслед. Подполковник беспокоился, и ему было о чем беспокоиться. С момента ликвидации последних остававшихся на свободы членов группировки, то есть почти неделю, ситуация не стала яснее. Причины возникновения банды ДТА и, главное, резон нападений и жестоких убийств водителей на трассе М-4, до сих пор были окутаны мраком. Силовики могли только предполагать и строить догадки. * * * Веки не слушались. Когда он попытался открыть глаза, то увидел лишь узкую полоску рябящего света. Потом была боль, которая подхватила его и унесла назад в темноту и беспамятство. Ему снился огонь. Снились обезображенные лица, половину из которых он не мог различить. Снились крики, какие-то голоса. Они кричали, матерились. Все это было как в тумане. Истошные вопли и перекошенные лица рождались где-то в глубине сознания и проваливались назад во мрак. Даже во сне он наблюдал за этой картиной словно со стороны и искренне недоумевал, в чем дело. Потом он снова проснулся. Глаза смогли открыться наполовину. Он увидел свое тело. Нога, закованная в гипс выше колена. Стойка с капельницей, в которой лениво колыхалась какая-то жидкость. Она сочилась по трубке и уходила вниз, к нему. Его снова поглотила темнота. На этот раз не было ничего. Но потом где-то в его груди проснулось ощущение, которое заставило его распахнуть глаза, и он услышал собственный сдавленный стон. Перед глазами появилось светлое пятно, а в ушах стоял какой-то гул. Пытаясь сфокусироваться, он увидел, как пятно постепенно преобразовывается в человека в белом халате, нависающего над ним и что-то говорящего. Это была молодая женщина. Большие круглые глаза. — Вы меня слышите? — как сквозь толщу воды, донесся до него слабый далекий голос. — Да, — ответил он. Голос был хриплым, и это короткое слово отдалось мучительной ноющей болью в глотке. — Постарайтесь не говорить, хорошо? Вы еще очень слабы. Слышите меня? — Где я? — В больнице. Отделение интенсивной терапии. Вы помните, что…? Темнота проглотила ее вопрос. Когда он снова пришел в себя и слабо пошевелился, то услышал собственный стон. В груди саднило, словно в ней кто-то ковырялся острым ножом, раздирая плоть. В помещении был полумрак. Он слабо покосился в сторону. Рядом стоял какой-то медицинский аппарат, высвечивая на табло зеленоватые квадратные цифры. Он повернул голову в другую сторону. Окно с вертикальными полосками жалюзи. Сквозь полоски было видно полумрак неба и черные ветки раскинувшегося за окном дерева. Он закрыл глаза. Боль в груди не уходила. Он попытался пошевелиться, и тут же раскаленным огнем взорвалась боль в его бедре. Он широко распахнул глаза, наконец осознав, что чувствует. Боль. Это была боль. Ему больно. Ему больно так, что он просыпается от боли и стонет. Шок от этого был таким, что у Бегина перехватило дыхание. Он попытался пошевелиться, и боль снова взорвалась в грудной клетке. Тупая ноющая боль, чем-то похожая на зубную, но в десятки, сотни раз сильнее. |