Книга Сарум. Роман об Англии, страница 241 – Эдвард Резерфорд

Вот уже минуту он стоял у двери.

Из-за угла выскользнул сухощавый юноша, в котором доктор Барникель признал Питера Уилсона. Судя по всему, юный контрабандист доставил через черный ход какой-то незаконный товар.

– Что ж, без бренди даже священники не обходятся, – усмехнулся доктор и решительно вошел в дом.

Таддеус Барникель приехал в Сарум из деревушки к северу от Оксфорда, поселился в скромном доме на Сент-Энн-стрит и вскоре приобрел репутацию замечательного врача.

Нравом он был покладист и добродушен, ко всем относился с заботой и лаской и никогда не гневался; он вышел из себя единственный раз в жизни, да и то двадцать лет назад, когда увидел, как прохожий колотит тростью щенка. Пятнадцатилетний юноша, побагровев от ярости, с ревом кинулся на обидчика и повалил его на землю, а потом подхватил изувеченного щенка на руки и ушел, провожаемый растерянными взглядами окружающих.

Щенок, получивший имя Черныш, прожил у Таддеуса десять лет.

К тридцати пяти годам доктор Таддеус Барникель – хорошо сложенный, широкоплечий, чуть выше среднего роста, с рано поредевшей шевелюрой – сохранил способность краснеть в присутствии дам и, как ни странно, до сих пор не был женат.

– Чудна́я у вас фамилия, Барникель, – заметил как-то епископ Джон Дуглас. – Вам известно ее происхождение?

– Кажется, что-то датское, – смущенно ответил доктор: он слышал рассказы о викинге, который бросался в бой с криком «Барни-кель!», но считал их выдумками.

Она сидела в гостиной, рядом с Франсес Портиас, и вышивала на пяльцах.

– Ах, доктор Барникель, мой муж еще не вернулся, – вежливо произнесла Франсес. – Мы ждем его с минуты на минуту. Прошу вас, посидите с нами.

Барникель поклонился, устремив взгляд на миссис Портиас и стараясь не отводить глаз.

Четырнадцать лет назад Франсес Шокли, веселая и бойкая девушка, любимица всех обитателей соборного подворья, вышла замуж за каноника Портиаса. Отец ее дал согласие на брак, но предупредил дочь:

– Ты своего мужа вряд ли изменишь. Боюсь, как бы он тебя не изменил.

Франсес познакомилась с доктором Барникелем на четвертом году замужества; к этому времени в ее взгляде мелькало несчастное выражение, тайная скорбь по утраченной резвости; однако десять лет спустя исчезло и оно. Бездетная Франсес Портиас превратилась в респектабельную матрону.

– Надеюсь, Портиас с тобой не груб, – сказал перед смертью Джонатан Шокли.

– Отнюдь нет, – вздохнула Франсес. – Он ведет себя вполне пристойно.

Сейчас она, чинно выпрямившись в кресле, сосредоточила внимание на вышивке.

Взгляд Барникеля то и дело обращался к ее соседке.

Агнеса Брейсуэлл, двадцатипятилетняя темноволосая смуглянка, широколобая и веснушчатая, красавицей не слыла; она носила очки, а улыбка ее открывала чуть скошенные передние зубы; впрочем, при этом на щеках возникали очаровательные ямочки, что делало Агнесу очень милой; не портил ее и чрезмерный пушок на предплечьях. Отец Агнесы, майор, служил в одном из пехотных полков и дочь обожал.

Она поселилась в Саруме три года назад. Ее появление разбило сердце доктору Барникелю. Агнеса была женой Ральфа Шокли.

Ральф Шокли, ровесник доктора Барникеля, служил школьным учителем, но вел себя с такой юношеской горячностью, что все забывали о его возрасте. Агнеса не устояла перед его мальчишеским очарованием и бойкими речами; Таддеуса они утомляли, хотя он втайне и корил себя за предубеждение.

Дом на Нью-стрит, в котором жили Ральф и Агнеса Шокли, нуждался в ремонте, и Франсес с позволения мужа пригласила брата пожить у них, в особняке на соборном подворье. Агнеса поначалу отказалась, но Ральф, настояв на своем, приглашение принял.

Узнав об этом, Барникель понял, что добром дело не кончится. Скорее всего, этим и объяснялся срочный вызов к Портиасам.

Доктор поглядел на обеих женщин. Знают ли они, зачем он пришел?

Под громкое тиканье высоких напольных часов в коридоре доктор завел вежливый разговор. В солнечном луче, пересекавшем гостиную, танцевали золотистые пылинки; с портрета на стене угрюмо глядел каноник Портиас. Иглы, зажатые в тонких женских пальцах, ловко прокалывали полотно; грудь Агнесы Шокли чуть заметно вздымалась и опадала.

Не красавица…

«Да я и сам красой не блещу…» – подумал доктор Барникель.

Отчего же всякий раз при виде Агнесы в нем пробуждалось острое желание ее защитить? Почему в разговорах с ней возникало совершенное понимание? Отчего ему так хотелось сжать ее в объятиях и поцеловать?

«Ах, если бы…» – вздыхал он про себя.

Ах, если бы она не встретила этого очаровательного болтуна!

В узком кругу светского общества Сарума доктор Барникель и Агнеса Шокли встречались часто. Бедняга Таддеус отчаянно скрывал свою безнадежную привязанность, но она никуда не исчезала.

«Я безнадежно постоянен…» – горько посмеивался он над собой.

Медленно тянулись минуты. Наконец в гостиную вошел каноник.

– Доктор, я рад вас видеть. – Он чинно поклонился гостю и добавил: – Пройдемте ко мне в кабинет, нам надо поговорить.

Барникель со вздохом последовал за ним.

– Я не желаю быть слишком суров, – мрачно изрек Портиас, сверкнув черными глазами. – Мне следует проявить сострадание.

Слова его прозвучали глухим похоронным звоном.

Никодемус Портиас был столпом общества – праведным, несгибаемым и тощим как жердь. Жиденькие волосы, поседевшие на висках, были коротко острижены на макушке, но завивались локонами с боков. Узкий вытянутый череп каноника великолепно подходил для пышных париков; к сожалению, лет пятнадцать назад мужские парики и пудреные волосы стали выходить из моды, а Французская революция и вовсе положила этому конец. Издали Портиас походил на чахлое деревце с облетевшей листвой. Черные шелковые чулки и черные панталоны обтягивали худые ноги; из-под застегнутого на все пуговицы черного сюртука чуть выглядывал крахмальный шейный платок, заложенный двумя строгими складками, на клерикальный манер.

Каноник Портиас прослыл человеком осмотрительным. Когда настоятель с одобрения капитула предложил канонику и миссис Пор тиас, тогда еще молодоженам, переехать в особняк на соборном подворье, Никодемус Портиас потратил целый день на осмотр дома, вычисляя, не заденет ли его шпиль собора, если вдруг обвалится.

– Что ж, можно въезжать, – объявил он Франсес. – Если шпиль и обрушится, то футах в пятидесяти от нас.

Никодемус Портиас, человек дотошный и обстоятельный, в девятнадцать лет, будучи безвестным студентом Оксфордского университета, совершил поразительное открытие (именно так он об этом и рассказывал): фамилия Портерс, которую носил его отец, владелец суконной мануфактуры на севере Уилтшира, представляла собой искаженное древнее имя Портий. Из уважения к древности Никодемус тут же сменил фамилию на Портиас; вдобавок «древнее» написание возвышало его над родственниками – представителями торгового сословия, потому что Никодемус больше всего мечтал стать джентльменом. Радости его не было границ, когда в соборной библиотеке он совершил еще одно поразительное открытие: в Солсберийском соборе некогда служил каноник Портеорс – наверняка еще одно искажение имени Портий.