Онлайн книга «Лолотта и другие парижские истории»
|
Они разглядывают сфинкса, похожего на льва – а он и есть лев, пусть даже частично. Статуэтки Бастет – богини-кошки – в застекленной витрине, амулеты, украшения, чаши и остраки, стрелы, пекторали, папирусы, ножи из слоновой кости, изувеченный сутулый бюст Эхнатона, сосуды, систры, стелы, рельефы… Статуя Гора указывает дорогу к выходу, львицы Сехмет держат руки на коленях, как примерные школьницы, священный бык Апис похож на смирную деревенскую бурёнку. – А я нашла Изиду! – говорит Маруся. Девочка тянет Викторию за руку, чтобы ближе рассмотреть семейство статуэток: Гор с птичьей головой, Изис (почему-то голая) и Осирис, сидящий на колонне на корточках. Братья и сестры, мужья и жены, родители и дети. Когда Сет убил Осириса, и разбросал части его тела по всему Египту, именно Изида нашла и собрала останки в единое целое – сделала с помощью Анубиса первую в египетской истории мумию, и воскресила мужа для новой жизни в загробном мире. Слезы Изиды по Осирису стали Нилом – она наплакала целую реку, да ещё какую! Мама Наташа разглядывает статую знаменитого писца – к сожалению, статуя сидит за стеклом, и твоё собственное отражение сбивает с толку: не посмотришь писцу в глаза так, как хочется. Виктория подходит к маме, и она тут же отступает назад, оставляя дочь наедине с сидящей статуей, устремившей взгляд куда-то вдаль и вглубь себя. То ли он ждёт, пока прозвучит нужное слово, то ли отыскивает его в своей памяти? Лицо писца сосредоточено, губы скептически сжаты. – А когда будут мумии? – Изида устала ждать: сколько можно уже, в самом деле, терзать ребёнка? Что они приклеились к этим статуям, ни одна из которых не похожа на Амена, хоть и зовутся сходными именами – Аменхотеп, Аменемхет… Наконец, они входят в зал, где выставлены саркофаги, мумии, канопы: тема погребения и упокоения раскрыта со всеми необходимыми подробностями, включая лодку с командой гребцов – на случай, если покойнику захочется поплавать в загробной жизни. Крышки саркофагов выставлены в ряд за стеклом, как лодки в витрине спортивного магазина. Изида видит, наконец, вожделенную мумию – высушенное в соли человеческое тело, обмотанное полотном и папирусом. Лицо прикрыто маской. Девочка плачет. Никакая это не мумия, а просто неживой человек, как та несчастная бабушка из Перми, что возьми – и умри. Виктория подхватывает Изиду на руки, и та прячет лицо у неё на плече, как старый кот, который жил у них в детстве – кот считал, что если он никого не видит, то и сам при этом невидим. Вообще, это был удивительный кот – он никогда не царапался и умел проливаться из рук, как вода из кружки. Маруся тоже бросается утешать Изиду, не выпуская бесценной сумки из рук, гладит её по голове, и они даже трутся носами – в самолётном журнале писали, что такой поцелуй был принят в древнем Египте: никаких прикосновений губами, ни-ни, мы же не какие-нибудь эллины. Посетители музея обходят прайд широким сочувственным кругом, а в другом конце зала, возле нарядного саркофага, рыдает мама Наташа. – Тоже мумию испугалась? – осторожно спрашивает Виктория, и мама поднимает на неё красные злые глаза: – Как ты могла забыть про сегодняшний день? – Сегодняшний день, – тупо повторяет Виктория, гоняя в голове календарь и спотыкаясь на числе. Двадцать шестое февраля. День смерти папы. 12 Древнеегипетский календарь был строго поделен на счастливые и несчастливые дни. Несчастливые дни египтяне старались проводить дома, если же они покидали жилище, то всячески избегали купаний, плавания на лодках, путешествий и поедания рыбы. Бывали дни, когда не следовало приближаться к женщинам, зажигать в доме огонь и слушать весёлые песни. Календарь Виктории поделен на обычные дни и те, которые выделяются в памяти жирным шрифтом. Дни рождения далёких и близких, официальные праздники, даты смерти родных. Она гордилась своей памятью, – даже если не удавалось вспомнить нужное имя или дату сразу, то через минуту нужная информация обязательно появлялась на поверхности: как будто в невидимом хранилище открывалась нужная дверца. И тут вдруг такое… Мама права – как она могла забыть про сегодняшний день? Каким образом это число исчезло из памяти, куда смотрел хранитель невидимых архивов? Они вышли из Лувра, так и не повидав «Джоконду». Изида прижималась к Марусе, потускневшей с утра, но всё так же отчаянно цеплявшейся за свою сумку. Мама Наташа всматривалась вдаль, Виктория разглядывала камни под ногами – вспоминала плитку, которой вымощена родная улица Декабристов: по форме плитки напоминают старые деревянные катушки для ниток, каких уже больше не делают. Мама Наташа – физик, а папа был – лирик. Любил книги, оперу, жену и дочерей. Сегодняшний день они должны были провести в мыслях о нём, съездить на могилу, ну, или хотя бы вздыхать с утра, как призрачные львы из оперы «Евгений Онегин». А она даже не вспомнила, ни вчера, ни сегодня! Париж, Лена, Амен… – Мы, наверное, домой поедем, – решилась Маруся. – Изида спать хочет, и я устала. Думает, что Амен приедет, а её нет дома, – догадалась Виктория. Сейчас Париж дочке без надобности, лет через двадцать вспомнит – и удивится, ну какая же я была дурочка! Даже к Башне не подошла, и Триумфальную арку не видела… Виктория не сомневалась, что мама Наташа тоже поедет домой, но та всего лишь дала Марусе денег на метро. Изида и вправду уже почти спала на ходу. 13 Виктория с мамой молча, как незнакомые, шли по набережной, потом свернули направо – к саду Тюильри. День разгулялся, темная туча исчезла с неба, будто приснилась. – Помнишь, как отец следил за тем, что день прибывает? – спросила вдруг мама. – Ненавидел зимы, а умер – в феврале… – Но почему ты мне не сказала, не напомнила? Мамины глаза вновь наполнились слезами – какие счастливые, она и Изида, что умеют так легко плакать! Литреду, чтобы добыть из себя слезы, приходится смотреть печальные фильмы, или, напротив, рассказывать что-то смешное: от смеха она обязательно плачет. У неё хронический гайморит – та подруга, что любила кухонный психоанализ, объясняла: это невыплаканные слезы. – Как ты похожа на него, Виктория, – плачет мама. Стоит и плачет прямо посреди сада Тюильри, и статуи, каких здесь множество, смотрят на неё кто с сочувствием, кто с недоумением. (Есть и такие, что заняты своим делом – Тесей, убивающий Минотавра). – Но я ведь в этом не виновата, – говорит Виктория. – Мне тоже плохо без него, и если я не плачу, это ничего не значит… Соседская девушка недавно жаловалась на своего папу – не то сделал, о чём-то забыл. Виктория кивала, думая: какое же это счастье – просто сказать «папа». – Я всё думаю, как он там? – сказала вдруг мама. – Хоть бы приснился раз! Тебе не снится? – Нет. Ни разу. – Ирина Геннадьевна (кто это, хотела бы знать Виктория – а впрочем, нет, не хотела бы) говорит, если у них там всё в порядке, они не снятся. |