Книга Лолотта и другие парижские истории, страница 49 – Анна Матвеева

Елена Васильевна, конечно, знала, что в большинстве окрестных школ – даже в приличных, не то что эта – сейчас происходят и куда более возмутительные вещи. Да что там в школах! Страна рушится на глазах – та самая страна, которую они с детства были приучены любить, гордиться ею, ежедневно благодарить судьбу, что родились именно здесь, а в не в прогнившем мире капитала…

Ученики не обращали на новую француженку внимания – только две девочки, сидевшие встык с учительским столом, достали из сумок учебники. Тут в класс забежала завуч – она же учитель истории Надежда Гавриловна, довольно полная особа на неожиданно тонких ножках. Казалось, что ножки с трудом выдерживают мощный зад и выдающийся бюст завуча, и однажды сломаются у всех на глазах.

Надежда Гавриловна хлопнула в ладоши:

– Данилюк, убрал ноги со стены! Кокоулин, еще раз увижу после звонка гитару – заберу и домой унесу! Мамаева, подъем!

Гитара исчезла, ноги Данилюка с таблицы периодических элементов – тоже. Мамаева подняла голову, широко, по-кошачьи зевнув и предъявив миру заспанную, но довольно симпатичную физиономию. Дети слушались завуча привычно, без раздражения – как ворчливую, но, в общем-то, любимую родственницу. И это общее чувство родства, единения, безусловного приятия даже не самых приятных тебе людей, холодком отозвались в душе новой француженки. Среди незнакомых людей, давно свыкшихся друг с другом, Елена Васильевна почувствовала себя ещё более одинокой, чем всегда.

– Новый педагог по французскому языку Елена Васильевна Рябцева приехала к нам из столицы нашей родины, города-героя Москвы! – завуч говорила так торжественно, что новой учительнице показалось, что от неё теперь ждут какого-нибудь номера художественной самодеятельности.

Кокоулин присвистнул, но тут же сник под убийственным взглядом Надежды Гавриловны. Девочки шушукались, обсуждая немосковский прикид училки, и неизбежно сравнивая ее с Ириной Альбертовной, которую можно было разглядывать целый урок, и каждый раз открывать в её внешности что-то новое.

– Елена Васильевна будет вашим новым классным руководителем, восьмой вэ, – добавила завуч. – И я надеюсь, что вы не опозорите наш город и область перед таким замечательным педагогом, который преподавал даже в московском университете.

Кокоулин присвистнул еще раз, и завуч, покидая класс, пронзила его прощальным угрожающим взглядом.

Елена Васильевна начала урок с переклички, стараясь ставить ударения в фамилиях правильно, но всё равно назвала Ма́лкова Малко́вым, а Бажуко́ву – Бажу́ковой. Ученики хором исправляли ошибки, а оскорбленные владельцы фамилий поджимали губы, не зная, что это происходит в первый и в последний раз. Память у Елены Васильевны была, к несчастью, даже слишком хорошей. Потом француженка велела восьмиклассникам читать учебник по очереди, а также спрягать être и avoir.

Мамаева не подняла вдруг руку и спросила:

– А вы, правда, в университете работали?

– Спроси на французском, и я отвечу, – предложила Елена Васильевна. Мамаева с трудом выдавила из себя очень приблизительный перевод, и учительница кивнула:

– C’est vrai.

– «Врэ» похоже на «вру», – вмешался Данилюк. Родимое пятно на его щеке выглядело как ещё один, дополнительный глаз – и было точно такого же коричневого цвета.

– А зачем вы в школу перевелись? Да ещё в Свердловске? – упорствовала Мамаева.

– Французский!

Мамаева надулась: ей хотелось знать ответ, но говорить по-французски это было как-то чересчур. Ирина Альбертовна обычно давала им читать учебник, а сама уходила из класса или вздыхала над каким-нибудь своим журналом (у неё были даже французские ELLE, кто-то привозил из Алжира). Ни троечница Мамаева, ни отличница Ольга Котляр, да и никто в этом классе, как, впрочем, и во всей школе, языка по-настоящему не знал.

– А вы были во Франции? – спросила Мамаева, когда уже прозвенел звонок, и все вскочили с места, потому что после этого урока был завтрак, и восьмой вэ летел в столовую, сметая на своем пути все одушевленные и неодушевленные предметы.

Мамаева, в общем, и не ждала ответа на свой довольно глупый вопрос (во Франции не бывала даже Виктория Николаевна, плававшая на теплоходе вдоль берегов Болгарии и Турции), но Елена Васильевна вдруг сказала:

– Была. В Париже.

Мамаева так и повалилась обратно за свою парту, и Ольга Котляр вернулась от самых дверей:

– В Париже?

– Да. Жила рядом с памятником Александру Дюма, на правом берегу.

Мамаева обожала книжки про мушкетеров, представляя себя в раннем детстве д’Артаньяном, чуть позже – Констанцией, а теперь – изысканно злобной миледи.

– Я забыла дать вам задание на дом, – спохватилась Елена Васильевна, и Ольга Котляр милостиво согласилась передать всем остальным номера упражнений.

2

Педсостав с неослабным вниманием вел всестороннее наблюдение за новой француженкой, которая не спешила вписываться в коллектив, и убегала домой сразу после уроков и довольно-таки поверхностного классного руководства. Вот, например, к международному женскому дню восьмой «В» подготовился из рук вон плохо – мальчики поздравили не всех девочек, Таня Тихонова и Зоя Бажукова остались без подарков, и плакали в рекреации. По макулатуре восьмиклассники вышли на последнее место в школе.

– Зато французский уже, наверное выучили, – злобствовала русичка. Елена Васильевна со всеми держалась вежливо, но смотрела всегда как будто в сторону, и вообще, словно бы присутствовала где-то не здесь. Хотелось взять её за шкирку и потрясти, чтобы из этой неправильной француженки высыпались все её тайны. Зачем-то она ведь уехала из Москвы в Свердловск, сменила МГУ на затрапезную школу в Юго-Западном районе! Сама-то живет, как сообщила Надежда Гавриловна, в центре. Ездит каждый день сюда с Первомайской, а могла и в спецшколу устроиться – мигом бы взяли! Но Елена Васильевна откровенничать не спешила, и видимость общения поддерживала только с Анной Алексеевной по пению. Это, впрочем, было как раз-таки неудивительно – иностранные языки и пение всегда держатся вместе, как физика и химия.

В середине марта географичка принесла обжигающую новость:

– Наша-то, оказывается, курит! Видела её сегодня прямо на улице с сигаретой. Утром, представляете? Я понимаю, если в ресторане, с шампанским – но утром, на улице! Какой пример детям подаёт!

– Курить – неженственно, и даже говорят уже не модно!

– Ну, в Москве, может и снова модно.

– Ирка с Веркой тоже покуривают! Ирку, говорят, даже беременную с сигаретой видели.

– Да уж, ещё неизвестно, кого она там родит…

Тут вдруг все смолкли, потому что в учительскую вошла та самая Верка – англичанка Вера Николаевна, пребывавшая по причине декрета подруги первой и единственной красавицей школы. К счастью, она не слышала последнего пассажа, потому что улыбнулась всем сразу приветливой улыбкой.