Книга Скелет за шкафом. Парижский паркур (сборник), страница 48 – Юлия Кузнецова

– Хеллоу, – брякнула я и тут же смутилась: – Ой!

– Бонжур, – кивнула Ника, и мадам посторонилась, пропуская нас внутрь.

«Ника молодец, никогда не теряется!» – подумала я.

Внутри все было сизым от дыма, и мы обе закашлялись.

– Эскюземуа, – усмехнулась она и затушила сигарету о пепельницу, которую держал медведь, в смысле, его чучело. Невысокий, мне по бедро, медведик внимательно разглядывал нас глазами-пуговицами. То же самое делала и мадам.

– Je vous ai vue par la fenêtre. Pourquoi avez-vous la seule valise? [35] – заговорила она.

Я беспомощно оглянулась на Нику.

– Lost, – коротко сказала Ника и кашлянула.

Мадам кивнула и знаком пригласила нас проследовать в гостиную.

– Я думала, ты знаешь французский, – прошептала я.

– Знаю всего пару слов, да и не хочу вспоминать их ради этой грымзы, – заявила Ника, ничуть не понижая голоса.

– Тише! А если она понимает по-русски?

– Тогда я объясню ей в подробностях, как разозлится мой дэд, если узнает, что это не дом, а ходячая пепельница.

Я хихикнула и заторопилась за мадам, которая скрылась за зеленой портьерой, отгораживающей вход в гостиную от прихожей. Я не удержалась и потрогала эту портьеру, потому что видела такие только один раз во дворце-музее Санкт-Петербурга. Она оказалась мягкой, а в одном месте я разглядела дырку, явно проеденную молью.

По правую сторону в гостиной стоял письменный стол, на котором лежала большая черная тетрадь, рядом с ней – серебряная подставка для ручек в форме туфли на очень высоком каблуке, из которой одиноко торчал затупившийся карандаш. Рядом стояла пепельница в форме мужского башмака, тоже, конечно, переполненная.

Мы уселись на жесткий диванчик напротив стола, обитый синим бархатом. Кое-где бархат протерся, виднелись проплешины.

За диваном стояла клетка, в ней сидел попугай. Неживой, из розового плюша, однако вода в мисочке на дне клетки была настоящая. Что за бред?

Рядом с ним в стене помигивал искусственный камин. Я видела такую муру только в магазинах и, если честно, не думала, что встречу нормального человека, купившего эту мигалку. Хотя это еще вопрос – нормальная ли наша мадам?

Она уселась за стол, открыла тетрадь, достала из ящика стола блестящую черную ручку.

– Vous allez habiter dans la même chambre ou bien dans les chambres différentes? [36]

Ника нахмурилась. Видно, на этот раз она не поняла, о чем идет речь.

– Double? Single? – повторила мадам с презрительной улыбочкой.

– Double, – сказала я.

– Single, – одновременно со мной сказала Ника.

Я удивленно посмотрела на нее. Что это за новости? Она что же – не хочет жить со мной в одной комнате? Почему?

Мне сразу вспомнилось страдальческое выражение лица ее мамы. Может, она права и Ника ест только на публике? А на самом деле она голодает и, чтобы скрыть это, хочет жить отдельно? Тогда ей снова светит больница для анорексичек! А вина будет на мне. Еще чего!

– Ника, ты что? Давай жить вместе, – зашептала я, – а вдруг эта тетка – маньячка с топором? Посмотри, у нее все искусственное – и камин, и медведь, и попугай! А если медведя с попугаем она укокошила сама?

Ника фыркнула и махнула рукой.

– Double, – повторила я, и мадам записала что-то в своей тетрадочке. А потом протянула ключ и кивнула на лестницу, уходящую вверх.

– Trois, – сказала она, – three.

Видимо, имелся в виду номер комнаты.

– Мерси, – выдала я единственное французское слово, которое помнила. Ника же ничего не сказала. Схватила ключ и направилась к лестнице с высоко поднятой головой.

А я вернулась в прихожую забрать чемодан. Когда я притащила его в гостиную, мадам уже не было.

Я покатила по протертому ковру чемодан. По дороге бросила взгляд на книжную полку на стене за столом.

На ней стояли фолианты классиков французской литературы (я смогла прочесть фамилии Бальзака, Золя и Гюго), а еще две фотографии. Обе – в черных рамках. На одной был улыбающийся дядька в бархатном черном пиджаке. В одной руке он сжимал скрипку, а другой махал фотографу, словно прощаясь, и смеялся. На второй – другой дядечка, старше первого, коротко остриженный, с огромным носом. Его сфотографировали рядом с чьим-то бюстом, и у них обоих – и у дядечки, и у каменной головы – были одинаковые суровые взгляды.

Я вдруг вспомнила три кольца на пальце мадам. Два кольца – это вдова. А три? Дважды вдова? Ого…

Я снова глянула на медведя, чья мохнатая спина виднелась из гостиной, и на попугая, разглядывающего блюдце с водой, и по спине пополз холодок. Они напоминали дядек с фотографий – серьезного и улыбающегося.

– Очень надеюсь, что мадам не имела отношения к смерти всех четырех членов этой компании, – пробормотала я, направляясь к лестнице.

– Pardon? – послышался низкий голос, и мадам вынырнула откуда-то из-под лестницы. Там, похоже, была кладовка.

В руках мадам держала электрический чайник и фен. Все это она протянула мне, и пришлось взять все одной рукой, потому что другой я тащила чемодан.

– Ника, – позвала я, но та не откликнулась.

– Мерси, – выдавила я, балансируя на лестнице с чайником, феном и чемоданом в обнимку, – и боку еще. Merci beaucoup, в общем.

– De rien [37] , – кивнула мадам, – вы отшень гадкие девчонки!

Я выронила чайник, он стукнулся и покатился вниз. Провод волочился за ним по ступенькам.

– Ой… С-сори… Па… пардон!

– Гадкие девчонки, – подтвердила мадам, наклонясь за чайником и снова подавая мне его, – отшень гадкие!

При этом, конечно, она улыбалась так презрительно, что я решила: еще один промах – и я стану третьим чучелом в этой гостиной.

Я толкнула дверь плечом и ввалилась в комнату.

– Ника! Ты не слышала, я тебя звала?! Там меня чуть наша чокнутая тетка не укокошила!

Ники не было в комнате.

– Эй, – испугалась я, – хеллоу?

За моей спиной распахнулась дверь. Это оказался туалет, и Ника выходила оттуда, вытирая руки о бумажную салфетку с брезгливым выражением лица.