Онлайн книга «Половинный код. Тот, кто умрет»
|
– Фредди? Я киваю. – Натан плохой парень? – Он убивал Охотников. – Поэтому он плохой или хороший? – Все говорят, что плохой. – А что ты скажешь? – Он отдал мне весь шоколад. Ван раздувает щеки. Вид у нее усталый. – Ты шпионка? – Нет. – Убийца? – Я хочу убивать плохих парней. – Кто плохие парни? – Те, что творят зло, они плохие. Мне почему-то кажется, что они уже давно топчутся на одном месте, и я решаю уйти: пусть переливают из пустого в порожнее без меня. Позже я спрашиваю у Ван, как все прошло. Она встряхивает головой. – Трудно. Для идеального результата надо, чтобы зелье было сварено на заказ, так сказать, по индивидуальной мерке клиента. А я пользовалась общим рецептом, но даже с ним она должна была говорить только правду. – Ну? И какой твой вывод? – Мне не понравилось, что все ее ответы были какие-то однотипные. Честные, но не открытые. Однако судить пока рано. Надо сварить зелье специально для нее. Ван предлагает мне сигарету, я беру. Затягиваюсь – и тут же снова выталкиваю дым. Я удивлен: сигарета простая, фейнская. – Американская, – подтверждает Ван, словно читая мои мысли. – У тебя, наверное, нет с собой того зелья, которое помогало мне спать? Ван не сразу, но все же спрашивает: – Дурные сны? Я пожимаю плечами. – Просто сны. – И задумываюсь, не рассказать ли ей о своих видениях. Потом решаю, что не стоит: как-нибудь в другой раз. – У меня тут кое-что есть. – Опустив руку в карман куртки, она вынимает несколько крохотных бумажных пакетиков. Точнее, клочков бумаги, свернутых так, чтобы занимали совсем мало места. Из них она выбирает три. – Зелье очень сильное. Принимай строго по одной порции на ночь, иначе не проснешься. – И она замирает, держа квадратики над моей протянутой ладонью. – Ты ведь не соблазнишься проглотить их все сразу, а, Натан? Я смотрю в сапфировую синеву ее глаз. И отвечаю: – Каждый день подмывает. Я не говорю ей, что единственное, что пока удерживает меня от самоубийства, это мысль об Анна-Лизе, о том, что она ходит где-то на свободе, живая и невредимая, и еще о том, что если я умру, а она будет продолжать жить, то мысль о такой несправедливости испепелит меня даже в аду. Только когда она умрет, я сдамся. Я уже почти решаю отправиться на поиски Леджер, но меня удерживает Греторекс: она хочет, чтобы мы с Несбитом и Габриэлем сначала помогли ей устроить лагерь. Она вводит новый режим ежедневных проверок местности непосредственно вокруг лагеря и еженедельных – более широкого пространства. В каждом лагере Альянса по два прохода: первый для связи с другими, а второй, запасной, ведет куда-нибудь очень далеко – на всякий случай. Греторекс говорит: – Система проходов позволяет нам не слишком расширять территорию лагеря, но сами проходы тоже могут стать проблемой. У Сола есть по крайней мере один Охотник, который в состоянии их почуять. Я киваю. – Мой отец считал, что надо заполнить проходами весь мир. Пусть тогда Охотники побегают. – Хорошая мысль, но пока мы будем продолжать прятаться и как можно чаще менять места. Группу новичков посылают на ежедневную проверку ближней территории, а мы с Несбитом и Габриэлем идем дальше, посмотреть, нет ли там каких-нибудь признаков того, что нас выследили. Хорошо смыться из лагеря хотя бы ненадолго. Несбит, Габриэль и я заранее договариваемся о том, кто из нас какую территорию будет обследовать в течение дня, так что утром мы расстаемся и отправляемся каждый в свою сторону, и только вечером снова собираемся вместе. Три дня мы обходим лагерь Греторекс по большому периметру и не находим ничего подозрительного; напротив, вокруг все на удивление спокойно. Каждый день я упражняюсь в своих дарах. Невидимость, огонь и молнии даются мне все легче и получаются все лучше, а один раз мне даже кажется, что я вот-вот научусь останавливать время. Правда, останавливать надо совсем не время. Отец делал не это. Он останавливал мир, или, по крайней мере, замедлял его настолько, что он как будто останавливался. Я повторяю то, что на моих глазах делал он: по кругу тру ладонь о ладонь и думаю о движущемся мире, потом прижимаю обе ладони к голове и представляю себе, что весь мир останавливается, а двигаюсь только один я. Поднимаю глаза и вижу, что все вокруг как бы замерло. Я поворачиваюсь к Габриэлю, он сидит неподвижно и смотрит на меня. Вдруг все вздрагивает и начинает двигаться. Габриэль моргает. – Ты что-нибудь заметил? – спрашиваю я у него. – Твоя голова вела себя как-то странно, – ответил он. – Сначала ты смотрел в другую сторону, а потом сразу хоп – и на меня. Я ухмыляюсь ему. – Кажется, мне впервые удалось остановить время. – Еще раз сможешь? Я пробую, и, хотя на этот раз у меня ничего не выходит, я понимаю, что надо не опускать руки, а тренироваться и тренироваться. Вечером перед возвращением в лагерь мы лежим у костра. Несбит храпит совсем тихо, но спать все равно нельзя, так что я встаю и ворошу огонь в костре. Габриэль молчит почти весь вечер; он достает сигарету, которую раздобыл, наверное, у Ван, закуривает и протягивает мне. Говорит: – Ты все лучше и лучше управляешь своими дарами. Еще не так хорошо, как твой отец, но очень близко. Я выдыхаю колечко дыма и тут же пропускаю через него язык пламени изо рта. Габриэль говорит: – Хороший фокус. Я выпускаю еще одно кольцо и стараюсь сделать так, чтобы мой огненный язык стал тонким, как нитка. – Мне кажется, ты и без Леджер хорошо справляешься. То есть она, конечно, могла бы подсказать тебе что-нибудь, но вообще-то тебе нужны только настойчивость и время. – Ага. – И я делаю большое огненное кольцо. – Вот я и буду продолжать тренировки, а заодно раздобуду амулет. – Который либо сработает, либо нет. – Хочешь сказать, что мне не стоит тратить на него время? – Я хочу сказать, что, может быть, нам следует подумать и о других вариантах. – Каких? Он тушит сигарету о землю, потом поворачивается ко мне и смотрит мне прямо в глаза. – Например, уйти. Бросить эту войну. Уйти совсем. – Как сделали другие Черные Ведьмы? Ты тоже от всего устал? – Конечно, устал! Я устал мерзнуть. Устал голодать. Устал бояться. А в последние дни, здесь, в этом лесу, я вдруг вспомнил о том, как все начиналось. Как все было здорово, весело. Даже ты был веселым, по-своему. |