Книга Нет числа дням, страница 78 – Роберт Годдард

Ник повернулся и увидел, что Димитрий уже идет к нему. Вчерашний плащ сменило светлое кашемировое пальто, которое подчеркивало некоторую развязность походки кузена. Губы его улыбались, а вот глаза прятались за стеклами темных очков.

— Если бы только мертвые могли говорить! — сказал, подходя к Нику, Димитрий. — Сколько тайн они бы нам поведали!

— Возможно, открыли бы наконец, есть ли на самом деле рай и ад.

— И Бог, и дьявол. Да, это было бы полезно.

— А вдруг сказали бы, что тайна в том, что нет никакой тайны?

— Никакой тайны? — хмыкнул Димитрий. — Вот разочарование!

— А жизнь вообще полна разочарований. Что, если смерть следует ее примеру?

— Может, и следует, раз вы так говорите. А меня, например, и жизнь разочаровывает редко.

— Вам повезло.

— Не спорю. Но везение не слепой случай. Мы можем что-то выбрать, а от чего-то отказаться. — Димитрий улыбнулся еще шире, зубы сверкнули ярче, чем мрамор. — Пойдемте?

* * *

Они вернулись в основную часть кладбища и пошли по обсаженной кипарисами главной аллее к остановке вапоретто. В дальнем конце аллеи виднелись высокие, украшенные орнаментом ворота. К одному из столбиков привалился человек в темном, он внимательно следил, как приближаются Ник и Димитрий.

— Нам, православным, хорошо, — прервал молчание кузен. — Поскольку Сан-Микеле — остров и место здесь ограничено, всех похороненных тут католиков через десять лет выкапывают и перевозят на городское кладбище, А Палеологам это не грозит. Мы останемся тут… навечно…

— Интересно.

— Рад, что вам интересно, хотя по большому счету — какая разница, что случится с телом после смерти?

— Вам так кажется?

— Конечно. — Димитрий искоса взглянул на Ника. — Вы заходили в протестантскую часть кладбища?

— Нет.

— Там похоронен поэт Эзра Паунд. «Мастер, больший чем я», как называл его Элиот. «Останется лишь то, что любишь, — писал он. — Все остальное — тлен».

— И вы в это верите?

— Частично.

— И в какую часть?

— В тлен, дорогой мой родственник. В тлен.

Димитрий поднял руку, сигналя человеку у ворот. Тот встрепенулся и пошире открыл створки, пока Ник и Димитрий поднимались по лестнице.

— Я собираюсь на свою виллу в Лидо, составите компанию? Бруно тоже туда приедет, прямо из аэропорта. Как раз поговорите с ним.

Он вышли из ворот и спустились на пристань. Катер Димитрия — блестящий, обтекаемый, с надраенной, медового цвета, палубой — рыкнул мотором, как разбуженная пантера. Мускулистый и загорелый рулевой — почти точная копия того охранника, что стоял у ворот — посмотрел на хозяина и его гостя сквозь темные очки. Ник решил, что это и есть те самые головорезы, о которых говорил Баласкас. Он услышал, как за спиной хлопнули, закрываясь, ворота и подумал, что приглашение Димитрия слишком жалко отклонить и слишком страшно принять. Как он там говорил? «Что-то выбрать, а от чего-то отказаться»? Но кому из них повезет на этот раз?

— Симпатичное суденышко?

— Очень.

— Тогда прошу на борт. Покажу вам, на что оно способно.

На долю секунды Ник заколебался, но тут же решительно шагнул вперед.

Рулевой помог ему перебраться на катер, Димитрий и человек в темном прыгнули следом. Мотор взревел, и катер полетел прочь от Сан-Микеле.

До Лидо домчались стрелой. Поток ледяного воздуха вскоре заставил Ника спрятаться в салоне, туда же спустился и Димитрий. Кузен сбросил щегольское пальто и с гордостью смотрел на пенный след за кормой. Достал из кармана мобильный и кому-то ответил, хотя Ник не слышал звонка. Понять, о чем говорили, было невозможно: Димитрий лишь несколько раз повторил краткое «si», а потом еще «subito» и «senz’altro» [35] .

Когда он договорил, они уже почти добрались до места: показалось длинное низкое побережье Лидо. Рулевой сбросил скорость и ловко завел катер в узкое устье канала, по обеим сторонам которого выстроились виллы с терракотовыми крышами, окруженные густой зеленью и высокими оградами.

Димитрий пригласил Ника подняться на палубу и указал на одну из вилл на левом берегу:

— Моя.

Ник разглядел высокое, стройное здание, простое и строгое, покрытое кремового цвета штукатуркой; заросшая виноградом терраса смотрела на лагуну. Трубы походили на средневековые дымоходы — fumaioli, которые Ник замечал по всей Венеции. Если бы не они, вилла походила бы на обычный загородный дом у моря. Причем дом, в который заглядывают не так уж часто, если судить по количеству закрытых ставнями окон.

Вскоре катер причалил. Рулевой выскочил на пристань и пришвартовался. Пассажиры сошли на берег. Димитрий повел гостя сквозь кованые ворота по усыпанной гравием дорожке между деревьев к центральному входу в дом. Неподалеку Ник углядел серебристую «лянчу», припаркованную рядом с темно-красным «транзитом».

Как только они подошли, парадная дверь отворилась. Ее придерживал тип, показавшийся Нику близнецом головорезов с катера, разве что попроще одетый. Тип кивнул сначала хозяину, потом гостю. Вслед за Димитрием Ник прошел в прохладный пустой холл, а оттуда — в гостиную, из которой вели на террасу застекленные двери. За ними, между колоннами, поблескивало море, виднелись тщательно подстриженные газоны, крытый бассейн и сложенные шезлонги, ожидающие лета.

Гостиная была обставлена мебелью в стиле ар-деко — много светлой кожи и дорогого дерева в сочетании с широкоэкранным телевизором и суперсовременным музыкальным центром. В дальнем углу, на небольшом подиуме, стоял рояль.

— Располагайтесь, — предложил Димитрий. — Кофе? Или чего-нибудь покрепче?

— Нет, спасибо, только кофе.

— Мне, пожалуй, тоже.

Димитрий шагнул обратно в холл и быстро переговорил с человеком, который встретил их у дверей. Ник расслышал имя — Марио. Димитрий вернулся, сел в одно из светлых кожаных кресел и жестом пригласил Ника сесть в другое.

— Когда должен приехать Бруно?

— Скоро, скоро. А пока нам надо многое обсудить.

— Обсудить?

— Конечно. Начну с приятного, Николас. Я от всей души вам благодарен.

— За что?

— За то, что согласились приехать.

— Это вовсе не трудно.

— Разумеется. Но вы могли осложнить все дело, если бы начали отказываться. А так, — Димитрий улыбнулся, — мы здесь. Вы здесь.

— А почему я должен был отказываться?

— Теперь уже не важно.

— Похоже, я чего-то не понимаю.