Онлайн книга «Динка. Динка прощается с детством»
|
– Да что ты, Павло? Есть у тебя совесть? Обожди, хоть барышню дождемся! – Не гони, Павло! Что мы тебе делаем!.. – заплакали солдатки. – Ось, барышня наша выйшла! – закричала вдруг Ульянка. – Барышня! Барышня!.. С крыльца поспешно сбежала Динка, волоча за собой платок и размахивая над головой бумагой, но лицо у нее было озабоченное. Солдатки двинулись вперед, налегли грудью на палисадник. – С бумагой вышла! – Только смутная чего-сь… – Невже услышал господь наши слезы… Богатеи молча, с нескрываемым ехидством смотрели на Динку. – Барышня! – кинулась к ней Ульянка. – Чи дал, чи не дал пан? – Он дал, дал! – запыхавшись и хлопая за собой калиткой, сказала Динка. – Только не так, как надо… Он дал на выплату до осени, и по выбору, но только не сейчас, а когда выплатите… – залпом сообщила она окружившим ее солдаткам. – Ну а як же, як же, доню моя! Задаром же коров никто не даст! – За это и говорить нечего! – Дай тебе бог, Диночка! – Постаралась ты за нас, голубка! – радуясь и утирая слезы, благодарили Динку солдатки. Федорка тоже пробивалась к подружке, но Павлуха, раскидав всех вокруг и нагнув, как бык, голову, очутился вдруг перед Динкой. – А ну дайте бумагу, барышня! – хрипло крикнул он, протягивая руку, но Динка поспешно спрятала бумагу за спину и почти упала на руки Ефима. – Не тебе эта бумага, Павло! – хмуро сказал Ефим, пряча бумагу на грудь. – Ходим, Диночка, и вы, бабы, ходим, там почитаем! – Десять коров дал! Всем по корове, на выбор… Только заплатить надо… – начала опять Динка, но Павло с глухой руганью промчался мимо нее к веранде и, вскочив на крыльцо, скрылся за дверью. – Пойдем, пойдем… – заторопился Ефим. – Ох, уговорит он пана! Отнимет пан коров!.. Дядько Ефим, держи бумагу крепче! Ох господи!.. Куда же он побег, проклятый! – с тревогой заголосили солдатки. Перед Ефимом выросли вдруг братья Матюшкины. Рыжие усы их обвисли, в глазах, как зеленые змейки, свертывалась кольцами ненависть. – Обожди-ка, Ефим… Не спеши с панской бумагою. Хоть ты по батькови и Бессмертным прозываешься, да на все божья воля… – зашипел Семен Матюшкин, загораживая дорогу. Рядом с братом, широко расставив ноги, стоял Федор. – Ой боже, матенько моя… – охнула Федорка, но Динка, возбужденная общим волнением, ощутила вдруг необычайную храбрость. Глаза ее загорелись злобой и жаждой мести. – Все село закупили вы, братья Матюшкины! И поля ваши, и леса ваши, – сказала она, со злобой отчеканивая каждое слово. – А в лесах по ночам и музыка для вас играет! Так то скрипка мертвеца заливается… Лица братьев позеленели, в толпе тихо охнули бабы, но в наступившей тишине вдруг со звоном посыпались стекла веранды, и Павло, споткнувшись на ступеньках крыльца, выбежал на дорожку. – Вон! Вон отсюда! Всех вон!.. – гремел за его спиной голос пана. Ефим поспешно схватил Динку за руку, солдатки, перекрестившись, бросились за ним. Павло, окруженный со всех сторон встревоженными богатеями, медленно пошел к своему дому. Багрово-красные щеки его тряслись, губы прыгали. – Ну, Ефим… – прошипел он, злобно сжимая кулаки. – Погоди… – Сосчитаемся… сосчитаемся… – завертел головой Заходько. – Обоих треба… Хуторска барышня тоже не об двух головах… – выдавил со злобой Федор Матюшкин. – Стаковались, гады, на хуторе… – Ефима ко мне! Ефима Бессмертного! – снова появляясь на крыльце, крикнул пан. – Эй, кто там есть? Ефима ко мне послать! У забора мелькнула стриженая голова младшего подпаска. Он, опасливо оглянувшись, подтянул штаны и бросился вдогонку за Ефимом. * * * Но Ефиму было не до пана. Отойдя подальше от экономии и остановившись за хатой Федорки, окруженный взволнованными солдатками, еще не разобравшими хорошенько, что содержит в себе драгоценная бумага с подписью самого пана, Ефим медленно и торжественно, словно разбирая по складам, перечел им же написанные фамилии, с подробным описанием сирот, которые голодуют и просят милостыню, и только уж потом, подняв вверх бумагу перед заплаканными глазами вдовиц, показал пальцем на небрежную подпись пана и особо выделил слова: «Коров дать только по выплате, рассрочку до осени…» – Но вы раньше возьмете! Мы придумаем как! – волнуясь, говорила Динка, обращаясь то к бабам, то к Ефиму. – Может, сначала собрать все гроши, у кого какие есть, и выплатить хоть одну корову, пока не накопятся деньги на вторую. Да еще за работу вам, за жнива засчитается… – Як-то вона каже, Ефим? – обступили Ефима заинтересованные бабы. Но он вдруг, весело подмигнув, поднял вверх палец. – Стойте, бабы! Она дело говорит! Ну, мы там сами порешим. Ходимте в мою хату, да побалакаем! Соседка с детьми и старухи с клюками двинулись за Ефимом. Федорка, прижимаясь к плечу Динки, шла с ней рядом. – Ну, коровы – то особь статья, за коров мы зараз як-нибудь договоримся. А вот чого Павлуха от пана як пуля вылетел, га? Солдатки зашумели, засмеялись и, опасливо оглядываясь на экономию, шепотом делились предположениями. – Такого ще сроду не було, чтоб пан своего Павлуху выгнал! – Видно, яка-то муха пана укусила! Ефим внимательно посмотрел на Динку. Взгляд его встретился с ее торжествующим взглядом. Ефим поднял брови, усмехнулся. – Пан просил тебя прийти к нему, – вспомнила Динка. Ефим снова усмехнулся: – Я ходил к нему, когда совесть мне приказала, а теперь уж, видно, пан сам придет ко мне! – Ты думаешь, он придет? – быстро спросила Динка. – А это уж как его панская совесть подскажет… Може, теперь и придет, бо соромно ему перед людьми… Я так понимаю, что за Маринку разговор промеж вас был? – тихо спросил Ефим. Динка молча кивнула головой. – Ну-ну… Разбередила ты панское сердце… Мала пчела, а жалит крепко! За экономией взволнованно прохаживался Леня. Увидев шумную процессию женщин с детьми и шедшую впереди рядом с Ефимом Динку, он бросился к ним навстречу. – Ну как? Динка посмотрела на Ефима. – Молодец твоя Динка! Со всех сторон молодец! И коров схлопотала, и за правду постояла! – ответил Лене Ефим. – Теперь уж, мабуть, и Павлухе несдобровать. – А противный он какой, этот пан! – идя с Леней домой, жаловалась Динка. – Одну минуту он так обозлился, что даже скулы на щеках заходили… и куда весь его панский лоск делся. Ой, Лень… Я еле выдержала… Кажется, если б не коровы, то отвела бы душу… наговорила б ему такого, что он два дня не очухался бы! |