Книга Священные чудовища, страница 44 – Наталья Александрова

– Помянем Линку, сестру твою невинно убиенную, – сказала тетя Соня. – Уж восемь лет прошло, а я все ее вспоминаю. Ведь выросли вы у меня на глазах. Помню, как мама твоя Линку у меня оставляла, если нужно в магазин или еще куда.

– Вы нам всегда помогали, – сказала Инга, что было правдой.

– Вот уж досталось тебе в жизни – и родителей потеряла, и сестру, – продолжала тетя Соня. – И ей, девочке нашей, страшная судьба выпала. Казалось бы, все устроилось, замуж вышла, жить бы да жить, ан нет.

Что-то такое было в голосе соседки, что Инга посмотрела на нее вопросительно.

– Что уж теперь, – тетя Соня отвела глаза, – дело прошлое, только жили они мужем неважно. Нехороший у него был характер, тяжелый. Как разозлится – так орать начинает, мне через двор все слыхать.

Характер у Ивана и правда был грубоватый, но, насколько помнила Инга, к сестре он относился хорошо, любил ее.

– Разве они ссорились? – Она взглянула на соседку. – Я не замечала.

– Тебя-то дома не было часто, а как ты за порог – так он орать. Особенно последние два месяца. Ревновал он ее сильно, вот что я тебе скажу. – Тетя Соня понизила голос.

– Ревновал? Да что вы, никого у нее не было, я бы знала. Да и вообще, Линка не из таких, они же всего года полтора прожили, она к мужу привязана была.

– А я и не говорю, что кто-то был. – Старуха поджала губы. – Но вот как устроилась она в Дом культуры…

Это верно, Иван сам настоял, чтобы Линка ушла из магазина. Нечего тебе, сказал, по двенадцать часов горбатиться, ищи работу полегче. Она и устроилась в Дом культуры администратором. Работа непыльная, материальной ответственности никакой, а денег, Иван сказал, хватит, он заработает.

– Там этот Борис Викентьевич, – бубнила старуха, – который у детей хор вел, очень ею заинтересовался. Потому что у нее голос.

Все верно, Линка пела. Пела с детства как колокольчик, папа звал ее «моя канарейка». И в садике, и в школе на всех праздниках пела. Хотели отдать ее в музыкальную школу, да Линка заупрямилась – играть ни на каком инструменте не хотела, а петь, говорила, я и так умею. Мама тогда отступилась.

– Он, Борис Викентьевич, ансамбль организовал женский. Очень Лину туда звал, она и сходила пару раз на спевки. Он прямо пристал к ней как смола: голос, говорит, у вас потрясающий, вам бы учиться нужно. Она смеется – куда мне. Но согласилась в ансамбль записаться. Репетиции поздно заканчиваются, пару раз проводил он ее до дома. Но в дом она его не пустила, это я тебе точно говорю. Не было у них ничего серьезного, он, Борис-то этот, росту невысокого, хлипкий такой, вид, в общем, неказистый… Фамилия и то какая-то несерьезная – Кочетков. Видит бог, не от меня муженек Линочкин узнал об этих провожаниях, доброхотов-то хватает. И началось у них…

Инга вспомнила, что в последние два месяца сестра стала нервной, взвинченной, похудела. Но ей не призналась ни в чем.

– А тут маньяк этот в районе объявился, мы все со страху помирали, – продолжала тетя Соня. – Меня сестра позвала в город погостить. Я хозяйство на деда оставила, он еще смеялся – меня, мол, не тронут, кому я, старый пень, нужен. Так что, когда все случилось, никто ничего не видел, потому как дед мой покойный уж так крепко всегда спал, никакой пушкой не разбудишь его.

– Надо же, я ничего не знала, – пробормотала Инга. – Линка ничего не говорила, Иван потом ни словом не обмолвился, ты, тетя Соня, тоже ни словечка.

– Что уж потом-то зря на женщину наговаривать, – снова тетя Соня поджала губы. – Какая уж потом разница, ревновал муж, не ревновал, когда Линочку нашу маньяк убил. – Голос ее дрогнул.

«Так ли это?» – подумала Инга, но вслух сказала другое:

– Тетя Соня, а что, этот Борис Викентьевич все еще живет в Луге?

– А ты не знала? – Старуха уставилась на Ингу. – Ведь убили его!

– Когда? – Инге вдруг стало плохо, голова закружилась, показалось, что опрятная соседкина кухня понеслась по кругу – все плошки-поварешки, цветущие герани на окне, старинные резные ходики, которые были сломаны, сколько Инга себя помнила, соседка держала их только за красоту.

– Инга, ты что? – Тетя Соня теребила ее за руку. – Тебе плохо? Пойди приляг!

– Ничего, отдышусь. – Инга уперлась в колени и дышала глубоко. Вскоре обморок отступил.

– Худая ты очень, – вздыхала тетя Соня. – Мучаешь себя восемь лет, а толку? Сестру не вернешь, нужно свою жизнь строить.

– Когда его убили? – повторила Инга, ощутив, что все предметы в кухне встали на место.

– Что? Ах, Бориса-то Кочеткова? Да почитай вскоре после того, как Линочку нашли. Буквально дня через три-четыре. На похороны он не пришел, я еще тогда девочек спросила из ансамбля, где ваш-то? А они в слезы: убили, говорят, его поздно вечером прямо на улице, забили до смерти. Никого не нашли, решили, что наркоман какой-нибудь. Взял денег сколько-то, на дозу хватит. Я потом сестру его встретила – идет как тень, меня не узнала.

– Он с сестрой жил?

– Ага, они оба одинокие, так и жили вместе. Она и сейчас там же, никуда не уехала, в библиотеке работает.

– А вы мне адрес ее не подскажете?

– Тебе зачем? – вскинулась тетя Соня. – Душу только зря травить! Ладно, скажу, у меня в том доме знакомая живет, раньше работали вместе.

Инга подошла к типовой панельной пятиэтажке. На скамье у подъезда сидели старухи, о чем-то оживленно беседовали. При появлении Инги они замолчали и проводили ее настороженными взглядами.

Дверь была закрыта на домофон. Инга хотела было нажать номер нужной квартиры, но в это время дверь сама распахнулась, и из подъезда выкатилась детская коляска, за которой следовала молодая мама с растерянным лицом. Инга придержала дверь, помогла выкатить коляску и вошла в подъезд под неприязненными взглядами старух.

Поднявшись на третий этаж, позвонила в дверь.

За дверью послышались торопливые шаги и озабоченный голос проговорил:

– Сейчас, Валя, сейчас, ключ куда-то засунула.

Наконец дверь открылась. На пороге стояла бледная женщина лет сорока, с вялым невыразительным лицом.

– Кто вы? – спросила она, удивленно разглядывая Ингу. – Я думала, это Валентина.

– Нет, я Инга. Инга Завьялова. Сестра Лины. Я хотела поговорить с вами… Вы ведь Галина? Галина Викентьевна Кочеткова?

– А ведь я тебя помню, – проговорила женщина, прислонившись к притолоке, – и тебя, и твою сестру… Заходи!

Инга вошла в квартиру.

Квартира была под стать хозяйке – чистая и прибранная, но какая-то бедная, увядшая, неухоженная. Потертая старомодная мебель, потертые коврики на полу, выгоревшие обои.

Хозяйка закрыла дверь и проводила Ингу в маленькую кухоньку, усадила за стол.

Кухонька была такая же запущенная и унылая. На подоконнике – полузасохший цветок. Приглядевшись к нему, Инга поняла, что он не засушен, а вянет просто от недостатка внимания. Скучно было в этой квартире, скучно и тоскливо и людям, и цветам.