Онлайн книга «Друг детства»
|
Класс грохнул от хохота, и даже химичка, сама обладавшая внушительным бюстом, улыбнулась. – Садись, Сорокин. «Двойка» тебе, любитель крупных форм. Сашка сел весь красный. На перемене к нему подошел Калугин: – Пойдем, покурим? Они ушли за угол и там, прикрываясь от ветра полами курток, с трудом прикурили – у Калугина всегда были какие-то необыкновенные сигареты, которые тот таскал у отца. – Вот стерва, скажи, Сорока? – Химичка? – Бахрушина твоя! – Да чем это она моя?! – А хотел бы? – Нужна она мне! – Да ладно, такой бабец! Буфера и правда знатные… Только стерва. – Стерва. – Ну ладно я – на свой счет я уж никак не обольщаюсь, но ты-то ей чем не угодил? – По возрасту не подхожу. – Это как?! – Как-как… Она нас в упор не видит, ей взрослых мужиков подавай… – Ты что, правда?! – Не знаю. Говорят. У Калугина горели от любопытства глаза, а Сашка вдруг опомнился: что я делаю?! Зачем я все это говорю? И кому, главное! Но было уже поздно. Вечером ему позвонила Светка, которая сидела дома с ангиной, и хриплым шепотом закричала в трубку: – Это правда?! – Что? – Что Бахрушина беременна? – Откуда ты это взяла?! Откуда! Это были его собственные слова, которые – с легкой руки Калуги – уже разошлись по школе, обрастая по дороге немыслимыми подробностями: оказалось, что кто-то из параллельного класса видел, как Бахрушина садилась в машину, ждавшую ее в переулке, а еще кто-то встретил ее поздним вечером на другом конце города… Сорокин-то знал, в чем дело: Лялька бегала по урокам, зарабатывая деньги на новое пальто. Знал, но теперь и сам не понимал, чему верить. В школу на следующий день он пошел с некоторым даже ужасом. Все произошло на большой перемене: он стоял с ребятами около кабинета биологии, а в другом конце коридора физрук о чем-то разговаривал с Ольгой – Сашка увидел, как она вздрогнула и оглянулась на него, нахмурив брови. Потом повернулась и пошла в его сторону – время затормозило свой бег, и Лялька медленно, но верно приближалась к нему, подобно Немезиде, богине Возмездия, а все, мимо кого она проплывала, замирали и таращились на окаменевшего Сорокина. Бахрушина подошла и, резко взмахнув рукой, отвесила Сашке такую мощную оплеуху, что он чуть не упал – рука у Ляльки была тяжелая. Щека немедленно распухла и покраснела, все вокруг дружно ахнули, а Ольга повернулась и молча ушла в класс. Сашка хотел сразу сбежать домой, но это было бы уж полной трусостью, и он остался. Посреди урока вошла секретарша Аллочка: – Бахрушина, Сорокин – к директору! В полной тишине они с Лялькой вышли. – Пройди, Сорокин! А ты посиди, Бахрушина. Директриса Анна Семеновна, вздохнув, спросила: – Ну что, Сорокин? Это правда, что Бахрушина тебя ударила по лицу на большой перемене? – Правда, – ответил он, глядя в пол. – За что? – За дело. – Ах, вот как. А конкретнее? – Вы у нее спросите… – Спрошу. Но сначала я хочу услышать твою версию. – Ну, за то, что я… Что я сказал, что она… Что… – Ты сказал, что она беременна? – Нет! Вы что! Я этого не говорил! Я только сказал, что она… может быть… встречается… с кем-то… а это уже потом… откуда-то взялось! Это неправда все! – В общем, ты запустил эту грязную сплетню. – Получается так. – Я надеюсь, тебе стыдно? – Да. – Позови Бахрушину. Сашка приоткрыл дверь и кивнул Ольге, она зашла. – Ну что, красавица? Допрыгалась? Ольга молчала. – Есть хоть капля истины во всех этих сплетнях? – Нет. Хотите, справку принесу от гинеколога? Что я девственница? Ольга злилась – на щеках у нее горели красные пятна. – Это ты вон Сорокину принеси, а то его этот вопрос, похоже, очень занимает. Значит, так. Сейчас мы пойдем в класс, и Сорокин перед всеми попросит у тебя прощения. Сашка еще ниже опустил голову, но успел увидеть, как покосилась на него Лялька. – Анна Семеновна, не надо! Пусть он здесь извинится, и хватит. – Смотрите-ка, она его еще и жалеет! Хорошо. Давай, Сорокин! – Оля, прости меня, пожалуйста… я… я… – Ты трепло и подонок! – Я трепло и подонок. – Ладно. – Помирились, стало быть? – Да, – ответили они хором, глядя в разные стороны. – И прекратите эту вашу войну раз и навсегда. Учиться осталось всего ничего, а тут такие шекспировские страсти. Разберитесь, наконец, что с вами происходит. Всё, свободны! Сашка хотел только одного – провалиться немедленно сквозь землю и оказаться дома. Но пришлось возвращаться в класс и терпеть взгляды и перешептывания одноклассников. На следующем уроке – это была физика – Анна Семеновна вошла и, оглядев всех строгим взглядом, произнесла: – Довожу до вашего сведения, что Сорокин извинился перед Бахрушиной и признал свою вину в распространении гнусных сплетен на ее счет. Инцидент исчерпан. И если я еще раз услышу – все равно, от кого! – нечто подобное, этот кто-то в мгновение ока вылетит из школы. Всем всё ясно? Калугин, тебе ясно? Павел Ардалионович вызвал Сашку первым и с удовольствием поставил ему «два». Назавтра девчонки объявили Сорокину бойкот, Сережка Пименов полез драться, и они наставили друг другу по парочке синяков; на всех уроках Сашка получал «двойки» и, окончательно обозлившись, ушел из школы и не посещал ее целую неделю. В городе делать было нечего, он зайцем ездил в Москву, катался на метро, пару раз сходил в кино, а то просто шатался по улицам, возвращаясь домой только к вечеру. Долго это продолжаться не могло – мать вызвали в школу. В воскресенье позвонила Вера Федоровна, мать ахнула, но Сашка признался только в двойках и прогулах, про остальное молчал. Вечером следующего дня Сорокин, с грехом пополам отсидевший все уроки, маялся на диванчике в приемной директрисы – мать уже целую вечность сидела у Анны Семеновны, и в какой-то момент ему даже показалось, что из-за двери доносится их дружный смех! Он прислушался – точно, смеются… Что ж это такое?! Он покосился на секретаршу Аллочку, но та только выразительно пожала плечами. Наконец, мать вышла. – Спасибо, Анна Семеновна! Я с ним поговорю. Директриса покачала головой, глядя на унылую Сашкину физиономию: |