Онлайн книга «Страх (сборник)»
|
Наконец машину перестало трясти, и они выехали на Мещанскую, переехали ее и влетели в Грохольский. Дом номер 3, шестиэтажный, старой постройки, с эркерами, с окнами, плотно закрытыми светомаскировкой, казался нежилым. – Кто-нибудь, найдите дворника, – приказал Данилов. Через несколько минут Никитин привел заспанную бабку в надетой поверх белья черной железнодорожной шинели. – Вы дворник? – Я буду, товарищ начальник. – В вашем доме черный ход есть? – В каждой квартире, только было указание домоуправа двери забить. – Покажите нам подъезд черного хода. Светя карманными фонарями, они обошли дом. Подъезд действительно был заколочен крест-накрест досками. Данилов потянул одну из них, и она легко поддалась. – Наверное, пацаны, – забеспокоилась дворничиха. – Возможно. Двенадцатая квартира на каком этаже? – На четвертом. – Трое к квартире. А мы с парадного хода. Они подошли к парадному, и Данилов сказал Свиридову: – Ты, Леша, постой здесь, а то, не дай бог, схлопочешь пулю. Наши клиенты народ горячий. – Наши не лучше. Данилов посмотрел на него и усмехнулся. Он вспомнил, как утром, в сороковом, возвращался домой после захвата налетчика Крюка, который два часа отстреливался из нагана и охотничьего ружья, и увидел во дворе, как шкафообразные ребята затаскивают в машину тщедушного учителя Левина, живущего в его подъезде. – Леша, ты уж извини, но здесь я командую. – Добро, побуду во втором эшелоне. – Никитин, Самохин, за мной. Они вошли в подъезд, в котором отчаянно пахло рыбьим жиром. Видимо, кто-то из жильцов совсем недавно жарил картошку на этом отвратительном лечебном препарате. Как ни странно, этот продукт, с детства вызывающий у многих устойчивую ненависть, свободно, несмотря на военное время, продавался в аптеках. И многие использовали его для готовки. Оперативники поднимались медленно и тихо. Горели на этажах синие маскировочные лампочки. Их свет не разгонял темноты, и она клубилась около дверей и стен, наползала на ступеньки и перила. На третьем этаже они услышали странное позвякивание, словно кто-то подбирает нужный ключ в связке. Они тихо поднялись на площадку и различили в синеватом мраке человека, пытавшегося открыть дверь двенадцатой квартиры. – Стоять! – крикнул Данилов и зажег карманный фонарь. Со звоном упала на пол связка ключей, и человек прыгнул в темноту. – Стой! – крикнул Самохин. Он, оттолкнув Данилова, прыгнул на площадку. Резко грянул выстрел, и Самохин начал опускаться по стене. Данилов трижды выстрелил в сторону вспышки и повел лучом фонарика. Сначала он увидел лежащий на площадке наган, потом человека, скорчившегося у ступенек, ведущих на четвертый этаж. Снизу бежали оперативники. Данилов подошел, поднял наган, осветил лучом стрелявшего. Все три пули Данилова попали в голову, превратив ее в кровавое месиво. – Как Самохин? – Его ребята унесли, – ответил Никитин. – Плох? – Трудно сказать. – Вскрывайте дверь квартиры Терехова, зовите понятых. Дверь поддалась не сразу. Уж больно хитроумными замками обеспечил себя гражданин Терехов. Трем здоровым оперативникам с трудом удалось справиться с ней. Данилов со Свиридовым вошли в квартиру. В коридоре валялись старая обувь, пальто, побитое молью, с вытертым каракулевым воротником. Одну комнату освещал добрый семейный абажур с кистями и нарисованными по розовому шелку синими корабликами. Свет его, уютный и тихий, никак не вязался с обстановкой. Ящики стола были вывернуты, шкаф распахнут. На полу валялся чемодан с оторванной ручкой. – Видимо, гражданин Терехов сильно торопился свалить с квартиры, – усмехнулся Свиридов. Дверь во вторую комнату была заперта. Никитин навалился плечом, и она распахнулась. В этой комнате была лаборатория. Стояли фотоувеличители, камера, закрепленная на шарнирной подставке, ванночки для химикатов, резак для фотобумаги. – Вот оно, – обрадовался Свиридов. В углу комнаты стояли пресс, маленькая наборная касса. Тускло блестели в ней свинцовые литеры. На столе лежали вырезанные из резины печати и штампы. – Молодец, Данилов, – хлопнул его по плечу Свиридов, – целую подпольную типографию накрыл. Данилов подошел к экспертам: – Есть что-нибудь? – Такое впечатление, что он, уходя, все тщательно вытер. – Значит, наш клиент боялся, что отпечатки останутся. Ищите. – Ищем, товарищ подполковник. На площадке толпились испуганные соседи. – Он сегодня вечером с чемоданом из дома вышел. Я в распределитель пошла, смотрю – он поднимается. Быстро так, почти бегом. А человек-то немолодой. Распределитель закрылся раньше, не успела я, возвращаюсь, а он с чемоданом к трамваю идет. – А сколько времени прошло, гражданочка? – вкрадчиво спросил говорливую женщину Никитин. – Минут десять, не больше. – Вы что, время засекли? – Я уходила – по радио концерт артистов оперетты передавали. Я еще пожалела, что ухожу, – больно я Савину люблю. А пришла, его еще минут пятнадцать передавали. Женщина была в засаленном халате, на голове бумажные папильотки, на лице выражение сладкого любопытства. – А Терехов жил тихо? – Очень. На работу да с работы. Вежливый, тихий. – А кто к нему приходил? – Ходили к нему мало. Только раз я на лестнице встретила его с одним неприятным типом. – Почему неприятным? – Рот полон золотых зубов, шрам на щеке, нос кривой. И он почему-то Терехова Мишей называл. Он же Василий, а тот его Мишей. «Молодец соседка, точно описала Сеню Разлуку. Молодец. Вот и есть кончик. Видимо, этот Миша-Вася очень боялся ребят Грека, поэтому и собрался, как боец по тревоге». – Простите, граждане, – сказал Данилов, – у кого из вас в квартире телефон имеется? – У меня, – солидно ответил человек в полосатой пижаме. – Вы позволите позвонить? – Прошу. Данилов вошел в теплую от сна квартиру и подумал, что у ночи есть своя особая температура. На тумбочке, рядом с телефоном, сидел маленький котенок и таращил на Данилова круглые глазки. |