Онлайн книга «Фотография с прицелом»
|
Когда Пафнутьев подсовывал Зайцеву чистые листы бумаги, он прекрасно знал, что делает. Павел предвидел, какие трудности сейчас придется преодолевать простодушному арестанту. Тот писал долго, потея и тяжко вздыхая. Когда он закончил, Пафнутьев подошел сзади, пробежал глазами последнюю страницу и напомнил: – Подпись и дата! Убедившись, что Зайцев проставил в конце страницы и то и другое, Павел легко подхватил листочки и быстро прошел с ними к своему столу. – Почерк неважный, но разобрать можно, – извиняющимся тоном пробормотал Зайцев. – Не переживай! Все прекрасно читается. Если я правильно понял, то суть твоих сегодняшних показаний сводится к тому, что твоя белая форменная курточка в ту развеселую ночь была не на тебе, а на Мастакове. – Пафнутьев положил тяжелую ладонь на странички, исписанные Зайцевым. – Значит, ты утверждаешь, что Свету убивал Мастаков. – Ну что вы такое говорите, Павел Николаевич! Как я могу подобное утверждать?! – Послушай меня, мальчик! Тогда тебе было восемнадцать с копейками, а сейчас – под тридцать. Твои дети в школу пошли? Отвечай, когда я спрашиваю! – Да, пошли. – Ну так и веди себя как взрослый мужик! Твоя курточка на Мастакове. Он, видишь ли, решил в ней перед девочками покрасоваться. Что-то там у вас случилось. К этим вашим минутам мы еще подберемся, а сейчас вот о чем. Ты тут пишешь, что Мастаков добивал Свету… – Я этого не писал! – А я это прочитал! Зайцев рванулся было через стол к своим страничкам. Пафнутьев ожидал этого и успел сунуть бумагу в ящик. – Повторяю, я прочитал то, что там написано, – проговорил Павел. – Так вот. Когда Света в предсмертном ужасе, пытаясь спастись, отталкивала Мастакова от себя, она в беспамятстве наткнулась на пуговицу, ухватилась за нее и вырвала, как говорится, с мясом. Девочка так и умерла, не разжимая кулачка. Мастаков добивал Свету, лупил камнем по голове. Фотографии черепов видел? Головы проломлены у всех троих. Про Мастакова мы с тобой все выяснили. А кого добивал ты? Катю? Машу? – Я не могу говорить. Мне плохо. Извините. – Что-то с памятью моей стало, все, что было не со мной, помню. Я правильно понимаю твое состояние? – Все вы понимаете правильно. Но я никого не убивал. – Это уже что-то новенькое. А чем же вы занимались? Гладили девочек по головкам? – Смешно, да? Не знаю, насколько внимательно вы прочли мои письменные показания, но боюсь, что ваши поиски и находки, связанные с оборванной пуговицей на моей куртке… как бы это сказать, чтобы вас не обидеть? Не пришлось бы вам их пересмотреть. – Продолжайте. – Дело в том, что всю эту праздничную ночь на мне не было куртки. – Мне это известно. Всю ночь куртка было на Мастакове. Света вырвала с корнем эту злополучную пуговицу во время схватки с ним. Вы мне лучше вот что скажите, гражданин Зайцев. Что такого обидного могла произнести Света, что он набросился на нее с булыжником? – Она усомнилась в его мужских достоинствах. – А они у него действительно оставляют желать лучшего? – Мы, наверно, выпили лишнего, поэтому он и оплошал. Она выразилась как-то особенно оскорбительно. – Это как же? – Со смехом это у нее получилось, какие-то прибаутки выдала. Вот он и озверел. – А когда он озверел, его мужские достоинства стали лучше? – Не знаю. Это вы у него спросите. – Обязательно спрошу. Что случилось потом? – Когда Мастаков ударил Свету булыжником по голове, она упала. Он, видимо, решил, что девушка мертва. – И что? – И с перепугу закричал, мол, все, ребята, надо заметать следы! – Вы их замели с помощью бульдозера? – Подвернулся бульдозер. Мужик тоже был хорошо так поддатый. – А вам не приходило в голову, что девочки могли быть живыми, что вы их хмельными своими неверными ударами только оглушили? – Потом, под утро, пришла и такая мысль, но было уже поздно что-то предпринимать. – Но до попытки дело не дошло? – Светало уже, прохожие появились, могли обратить внимание – чего это мы там копаемся. – Неловко, значит, вам было перед случайными прохожими? – Я понимаю, сейчас это звучит дико. Тогда все воспринималось иначе. Но, наверное, можно и так сказать. Опять же поддатые мы были. – А теперь вот такой вопрос, к делу, в общем-то, не относящийся. Сон у вас все эти десять лет был хороший? – Сон как сон. Вполне себе нормальный. – Девочки не снились? – Мне не снились. – Ни живые, ни мертвые? – А это имеет значение, снятся они живыми или в гробах? – Да, и очень большое. – Какое?! – уже с вызовом спросил Зайцев. – Всем, кому девочки не снились, я бы на месте судьи добавил лет по пять, а то и по десять. – За что? – За спокойную совесть. За хороший сон. Ты вообще сны видишь? – Когда как. Это тоже относится к делу? – Впрямую. Собаки снятся? Большие, добродушные, мохнатые такие. Снятся? – Мне мелкие снятся. Злобные какие-то, визгливые, с острыми зубами. – Это хорошо, – удовлетворенно проговорил Пафнутьев. – Что же тут хорошего? – Это значит, что совесть твоя еще не успокоилась. С грехом живешь. Водку пьешь? – Пью. – Это правильно. – Впервые встречаю человека, который одобрительно относится к употреблению водки. – Надо же как-то душу успокаивать. – А у меня душа спокойная! – Ошибаешься, дорогой. Очень сильно заблуждаешься. Твоя душа только мечтает о покое. Невозможно убить человека, причем вот так зверски, как это вы с приятелями проделали, и жить дальше, будто ничего не произошло. Не зря тебя злобные собаки одолевают каждую ночь. Это они совесть твою грызут. – А я и не говорил, что они снятся мне каждую ночь! – Каждую, – настойчиво повторил Пафнутьев. – Просто ты не все свои сны помнишь. А вот если под гипнозом окунуть тебя в твои сновидения… – И что будет? – Умом тронешься. И детей твоих во сне мелкие злобные собаки будут грызть. И внуков. До седьмого колена, как в Библии сказано. Потому что детей своих ты зачинал уже после убийства. Программу свою в них вложил. А они запихнут ее в своих детей, то есть в твоих внуков. Весь род твой будет порченый. Убийцы, насильники, воры – вот кто будут твои потомки. По тюрьмам гнить станут. |