Онлайн книга «Мальтийский апельсин»
|
Шубин, придя в эту квартиру, надеялся почувствовать здесь дух хозяйки, но, казалось, здесь уже успел побывать дух смерти, причем задолго до того, как нож вошел в сердце Ольги Астровой – Марины Рожковой. Он позвонил Норе, чтобы спросить то, о чем он забыл спросить при встрече: чьи отпечатки пальцев были обнаружены в квартире жертвы, официально теперь уже Марины Рожковой. Нора сказала, что все выяснит и перезвонит. Игорь в ожидании звонка продолжил осмотр квартиры. В передней увидел на вешалке куртку и плащ. Сунул руку в карман куртки и достал смятый автобусный билет и затертый временем листок с номером телефона. «Ирина Алекс.» – это все, что было там написано. Телефон был шестизначный, следовательно, саратовский. Шубин позвонил по нему и спросил Ирину Александровну. – …Алексеевну, – поправили его на другом конце провода. – Извините, я куда попал? Этот телефон мне дала жена… – соврал Шубин. – Она просила меня вам позвонить… – Гинекологическое отделение железнодорожной больницы. Ирина Алексеевна сейчас на операции. Что ей передать? – Спасибо, ничего, мы сами подъедем… Он позвонил Чайкину: – Леш, привет, это Шубин. Слушай, я просматривал результаты вскрытия… Причина смерти Астровой-Рожковой ясна – она скончалась от проникающей ножевой раны в сердце… А что с ней по части гинекологии? Я не нашел там ничего такого… Она не была беременна?.. – Нет. – Но она была хотя бы… здорова? – Как сказать… По части гинекологии с ней все в порядке, если не считать того, что ей перевязали трубы. Она и не могла забеременеть. Такие операции женщины делают, чтобы не забеременеть, хотя никакой патологии я не увидел, и при желании, не будь у нее перевязанных труб, она вполне могла бы забеременеть и родить. Единственно, что вызывало сомнения по части здоровья, – это печень и сердце. Судя по всему, она все же увлекалась алкоголем, а сердце… Сердце изношено не по годам. Голову я не трогал… – Понятно. Спасибо. – Шубин, ты летишь? – Ты о чем? – Не о чем, а о ком. Как поживает твоя новая секретарша? – Ах, вон ты о ком… С ней все в порядке. – Это я уже заметил. Земцова не звонила? Не писала? – Если честно, то я уже давно не просматривал электронную почту. Может, и написала. Но знаешь, старик, у меня такое ощущение, что она где-то рядом… – А мне тут недавно Женька Крымов приснился. Мне думается, не очень хороший сон. Понимаешь, он постоянно от меня куда-то убегал… И лицо у него было как у моих жмуриков, страшное… – Это ты брось. – Я просто рассказал тебе свой сон. Надо бы ему позвонить. У меня есть его телефон в Париже. Надо только вычислить, когда у них ночь, чтобы застать его дома. А заодно узнаю, что с Юлей. Ну что, пока? – Пока. Едва он закончил разговаривать с Лешей, как позвонила Нора. – Из той компании, что собиралась в Бобровке, – говорила Нора в трубку, – у нее в квартире наследили Нечаев и Лера. – Нечаев – любовник, Лера – подруга. Это нормально. И больше никого? – Вот тут еще отпечатки пальцев, но личность не удалось установить… Сейчас… Вот, нашла… они были обнаружены на стакане в кухне. – А что было в стакане? – Вода. Обыкновенная вода. – Спасибо, Нора. Шубин прошел на кухню, открыл шкаф. Спиртного в доме не было. Зато под столом скопилась целая батарея пустых бутылок и банок из-под пива. В прихожей на стене висела засиженная мухами репродукция неизвестного художника под названием «Женская головка». На картине была изображена голова женщины с вьющимися волосами, которые незаметно переходили в корни деревьев, растущих поверх головы и образующих сад с увитой виноградом беседкой. На этом своеобразном портрете краснел след от помады – кто-то, кому, видать, очень нравилась картина, запечатлел на ней поцелуй… В дверь позвонили. Возможно, кто-то из соседей видел, как он входил в квартиру. Вряд ли это были люди из прокуратуры. Им здесь уже делать нечего. Шубин подошел к двери и заглянул в глазок. Точно – соседка. – Кто там? – на всякий случай спросил он. – Да это я, Татьяна Николаевна, Олю позовите, пожалуйста. Шубин открыл дверь. Перед ним стояла женщина лет пятидесяти в строгом синем костюме из плотного шелка и кокетливой синей бархатной шапочке с вуалью. Лицо сильно напудрено, нарумянено, а губы накрашены темно-вишневой помадой. От женщины пахло пряными духами. – Здравствуйте, – она улыбнулась, но не кокетливо, как можно было бы ожидать, а скорее приветливо, словно она заведомо знала, что в этой квартире даже в отсутствие хозяйки могут находиться лишь ее добрые друзья. – Меня зовут Татьяна Николаевна, я соседка Оли. А что, ее нет? – она попыталась заглянуть за плечо Шубина. – Ее нет… – Шубин не знал, как ей сказать, что ее соседка умерла. – Может, вы пройдете? – Зачем? – Улыбка еще не успела сойти с ее лица, а губы уже словно застыли, онемели. Видимо, в этот момент она что-то почувствовала, или Шубину это показалось. – Где Оля? Заболела? – Вы, верно, долго отсутствовали? – Да, меня не было почти месяц. Я была в Испании. Я, знаете ли, каждый год бываю в Испании… – Татьяна Николаевна, мне очень тяжело говорить вам это, но Оля умерла… – Сердце?! – соседка побледнела. – Господи, какое несчастье… Она перешла на шепот и прикрыла рот рукой: – Боже мой… Умерла… Олечка… Красавица, совсем молодая… Как же это случилось? Когда? А вы ей кем приходитесь? – Моя фамилия Шубин. Я из прокуратуры, – он достал фальшивую ксиву, которой он всегда пользовался в подобных случаях, и подержал пару секунд перед носом соседки. – Пройдите в квартиру, мне надо задать вам несколько вопросов… – Да-да, конечно… Я вот только квартиру запру, я живу этажом ниже… Она очень быстро вернулась. – Когда это случилось? – 3 сентября… – И Шубин вкратце рассказал об убийствах в Бобровке. Татьяна Николаевна некоторое время молчала, осмысливая услышанное. – Почему вы сразу сказали про сердце? – спросил ее Шубин. – Разве она когда-нибудь жаловалась? – Да, она говорила мне, что у нее часто болит сердце. Да и вообще она в последнее время выглядела не совсем здоровой. Но это нездоровье было больше все-таки похоже на страшную тоску… Вы же видите, как она жила… – Татьяна Николаевна обвела окружающее ее пространство. – Разве так должно выглядеть жилье молодой красивой женщины? Я понимаю еще, если бы у нее не было денег. Но у нее, слава богу, хватало ума не бедствовать… – В каком смысле? Она где-то работала? – Нет, ей незачем было работать. И вообще, работа – это условность. К чему утруждать себя, когда о тебе есть кому позаботиться? Разве я не права? |