Онлайн книга «Ночь за нашими спинами»
|
«Единоличник» вынимает из кармана какой-то лист. Я издалека вижу, что это черно-белая газетная полоса. Он расправляет ее и начинает читать: – «По словам Джея Гамильтона, молчание длилось слишком долго, недавние волнения – лишь капля в море по сравнению с тем, что планируется осуществить благодаря скрытым резервам партии». – Газета снова исчезает в его кармане. – Я мог бы разочароваться в вас, Дмитрий… но я, к сожалению, вас неплохо знаю. Это сегодня положили в ящик нашего штаба. Улыбка сходит с лица Львовского. Я ничего не понимаю. Ведь еще утром… Нет. Я не верю. «Харперсон Дэйли», наша официальная газета, не стала бы такое публиковать, а Гамильтон просто не мог… – Бога ради. – Кажется, шеф охрип. – Профанация. Провокация. Вы должны сами понимать… Глински явно нравится, что Львовский разозлился, нравится некоторое колебание в его голосе. Он чует слабину, и его ноздри хищно раздуваются. – Понимать должны вы. Гамильтон – наивный дурак. Только поэтому он еще вас не убил. – Мы… Он затыкает шефа плавным движением ладони по воздуху. И его пронзительные глаза внезапно смотрят на меня. – Юная мисс Артурс… А что вы забыли вчера вечером около сгоревшей библиотеки? Вот это удар под дых. В последний раз я ощущала такое, когда восьмилеткой меня поймали ночью на приютской кухне и отволокли к директрисе. И, как и тогда, я затравленно озираюсь, понимая, что едва ли кто-то меня защитит. Бэни и Кики стараются сделать вид, что их здесь нет. Вуги и Элмайра ждут. Айрин будто погружен в себя, а Хан… у него на меня зуб, и я не «его девочка». – У вашей расы принято чистить уши? Их забивает серой? Как и в кабинете директрисы, я выдавливаю единственно возможное: – Я ничего не делала. Он чувствует мой страх. Так, наверное, чуют бешеные животные. – Как вы попали на площадь? – Он впивается взглядом в мою подругу. – Ты, Элмайра! – Хватит! – Шеф обрывает допрос. – Эшри, не смей раскрывать рта, и ты, Элм! – «Не смей»… – Ван Глински повторяет почти нараспев и наконец перестает таращиться на нас. Шеф – мишень поинтереснее. – На вашей совести двадцать семь погибших горожан за один вчерашний день. И этого вполне… – А сколько их на твоем счету за все дни? Еще одна личность, которую я не хотела бы видеть здесь. На пороге, спрятав руки в карманы куртки, стоит Джей Гамильтон. Он бледен и растрепан, его глаза лихорадочно блестят. Движения – нервные и не совсем твердые: поврежденное плечо явно дает о себе знать. Но глава партии Свободы прямо держит спину и ровно дышит. И лишь чуть заметно покусывает губы. – Не хочешь ответить за погром? И я даже поверил, будто… Знакомая горькая усмешка. Еще шаг. Гамильтон подходит к противнику почти вплотную. – Интересно, откуда ты выкопал свое «доказательство»? Купил статью в «Харперсон Дэйли»? И ли болтовня кого-то проплаченного из моего аппарата? Ну? «Единоличник» не отступает и щерит зубы. Говорить с нами ему уже не нужно. Главная добыча пришла сама. – Оппозиционная газета «Правда». Кто еще мог придумать подобное название? Гамильтон лишь пожимает плечами: – Я не знаю никакой газеты. Не переводи стрелки. Кроме тебя, сильных врагов у меня нет. Я… ничтожество. Неплохой удар. По крайней мере, с последним не поспоришь. Эти двое смотрят друг другу в глаза, а затем Глински со знакомой прохладной учтивостью уточняет: – Как подтвердишь? Тоже найдешь… – Его губы растягиваются в легкой улыбке – доказательство? Ответ Гамильтон почти выплевывает ему в лицо: – Мое свидетельство было бы надежнее твоих. У меня нет возможности купить вранье! Они повышают и повышают голос, бросая новые и новые оскорбления. Никто не вмешивается. Даже шеф, скрестив на груди руки, просто смотрит в одну точку между потолком и дверным проемом. Я нервно дергаю молнию куртки – ужасно жарко, спина совсем взмокла. И тут мы слышим слова «трусливый красный выродок»… …Когда глава партии Единства замахивается, я закрываю глаза и жду удара, но слышу лишь глухой щелчок. – Потише, Ван. Мне уже не терпится. Они застыли: штык винтовки Глински подрагивает, касаясь горла Гамильтона. В подбородок самого «единоличника» упирается дуло пистолета: указательный палец «свободного» лежит на курке. Так заканчиваются многие их попытки конструктивного разговора. Слишком многие. Кики коротко вскрикивает и, сорвавшись с места, выбегает из помещения через боковую дверь. Топот маленьких ног похож на череду выстрелов. Гамильтон провожает ее взглядом. Сдавленный голос Глински нарушает наступившую тишину: – Почему я не убил тебя вчера, когда твои цепные собачки бросили тебя… О чем мы думали, оставляя Джейсона Гамильтона наедине с этим ублюдком? И зачем Элм вчера вообще спасла его шкуру? – Пожара было вполне достаточно. Моих людей резали, когда они пытались выбраться, как какой-то… скот. – Идиот. – «Единоличник» медленно выдыхает. – Я мог отдать приказ – и тебя, да всех вас, тихо зарыли бы на кукурузном поле. Зачем мне… «Свободный» слегка наклоняет голову. Штык задевает кожу. – Здание – это наше сердце. Впрочем, тебе не понять. – Не понять?! – Я знаю… – игнорируя его, продолжает Гамильтон. – Ты заходил в госпиталь, Ван. Хотел проверить, подыхаю ли? Но даже не рискнул показаться на глаза? Трус. Можно ли придумать более нелепый и болезненный способ самоубийства, чем назвать трусом самого опасного человека в городе? Но Глински не двигается и тихо отвечает: – Не за этим. – Заплатить кому-нибудь, чтобы мне сломали шею на лестнице? – Я… – Вчера мне не стоило спешить на поиски. В Городе могло стать на одного диктатора меньше… – Он смотрит на меня, на Элмайру и вдруг крепко зажмуривает глаза. – Ради этого я готов пожертвовать парой своих людей. – Не сомневаюсь. Жертвовать людьми просто. – Ненавижу! Левая рука Глински внезапно меняет положение: пальцы касаются рукояти пистолета. Так отец мог бы учить сына стрелять. Если бы существа вроде него могли бы быть отцами. – Чего ты ждешь? Не можешь поднять руку на командира? Кто здесь еще трус. Они опять смотрят друг на друга: лицо «свободного» искажено гневом, «единоличник» словно превратился в каменную статую. Командир… Элмайра, услышав это, вздрагивает. Нет, не просто вздрагивает. Ее передергивает, она бледнеет… – Ван, хватит! – срывается с ее губ. Точно разбуженный этими словами, с места встает шеф. |