Онлайн книга «Некоторые вопросы теории катастроф»
|
Сразу захотелось уйти, но девчонки меня уже увидели. Ничего не оставалось, кроме как идти вперед. – Жаль, что не разрешают зажигать свечи… – Дай я! Кара, ты всю красоту нарушишь! – Может, все равно зажжем? Это же для нее! – Нельзя! Не слышала, что говорила мисс Брюстер? Пожар можно устроить! Высокая бледная девочка приклеила к двери скотчем большую открытку с изображением сверкающего золотого солнца и надписью: «Звезда погасла»… Другая девчонка, черноволосая и кривоногая, держала громадную открытку с надписью корявыми оранжевыми буквами: «ДОРОГИЕ СЕРДЦУ ВОСПОМИНАНИЯ». Еще штук пятьдесят карточек были прислонены к стене и груде цветов. Я наклонилась почитать. «Покойся с миром! С любовью от компании Фриггсов» – открытка от компании Фриггсов. «Спс за все до встречи на нбсах» – без подписи. «В нашем мире, где свирепствует ненависть на религиозной почве и истребление человека человеком, ты была сияющей звездой», – написал Рашид Фоксглав. «Нам будет вас не хватать», – написали Эми Хемпшо и Билл Чуз. «Надеюсь, вы переродитесь в образе млекопитающего и мы встретимся снова. Лучше бы поскорее, а то когда я поступлю в медучилище, времени ни на что хватать не будет», – написала Лин Cе-Пен. Были открытки философские («Почему это случилось?»), были невинно-непочтительные («Вот бы вы могли прислать мне весточку, есть ли все-таки жизнь после смерти, а то если нет, тогда и жить незачем»). Были тексты, больше подходящие, чтобы их прокричать из окна уезжающей машины («Вы были замечательной учительницей!!!»). – Подпишешь карточку с соболезнованиями? – спросила черноволосая. – Конечно. Исчерканная подписями учеников карточка гласила: «Нам дарует утешение мысль о том, что ты сейчас в лучшем мире». Я заколебалась, но за мной наблюдала черноволосая, и я кое-как втиснула свое имя между Чарли Лином и Миллисент Ньюмен. – Спасибо большое, – сказала девчонка, словно я ей одолжила мелочь на газировку. И налепила карточку на дверь скотчем. Я вышла на улицу, постояла, пока они не ушли, и вернулась в здание. Кто-то уложил цветы ровными рядами на полотнище зеленого пластика, – наверное, это сделала черноволосая, сама себя назначившая распорядителем поминальных мероприятий. У двери повесили еще один листок: «Подпишись, если обязуешься сдать деньги на создание Сада колибри имени Ханны Шнайдер (минимальная сумма пожертвования – 5 долларов)». Если честно, не нравилась мне эта общественная скорбь. Какая-то она была искусственная, словно Ханну украли и спрятали, а вместо нее выставили жуткую улыбающуюся чужую тетку, чья цветная ламинированная фотография стоит на полу у стены рядом с толстой незажженной свечой. На снимке она не была собой. Школьные фотографы умеют с помощью тусклого освещения и размытого заднего плана всех уравнять и сделать одинаковыми. А настоящую Ханну – ту, что была похожа на актрису классического кинематографа и могла иногда напиться вдрызг или не заметить, что в вырезе платья видна бретелька от лифчика, – эту Ханну держали в плену, отгородив привядшими гвоздиками, кривыми ученическими подписями и слюнявыми сентенциями в духе «Мы вас не забудем!». Где-то хлопнула дверь. Четким пунктиром простучали женские каблуки. Распахнулась дверь в дальнем конце коридора, и на какой-то безумный миг мне показалось, что ко мне идет Ханна. Вся в черном: черная юбка, черная блузка с короткими рукавами, черные туфли… Такой я ее впервые увидела в продуктовом магазине много месяцев назад. Только это была Джейд. Бледная, до предела исхудалая, светлые волосы стянуты в тугой хвост и отблескивают в свете люминесцентных ламп. Она шла, глядя себе под ноги, а когда наконец заметила меня, явно хотела повернуть назад, но запретила себе. Джейд ненавидела отступать, удирать, давать задний ход. – Я не обязана тебя видеть, если не хочу. Наклонившись, она стала рассматривать карточки и цветы – с приятной улыбкой, словно любовалась дорогими часами в витрине. Через минуту оглянулась: – Так и будешь тут стоять как дура? – Да я… – Знаешь, я ведь из тебя слова тянуть клещами не собираюсь. – Джейд подбоченилась. – Я думала, у тебя есть что сказать, раз ты мне целую неделю звонишь как маньячка ненормальная. – Есть. – И что? – Почему на меня все злятся? Я же ничего не сделала. Глаза Джейд потрясенно расширились. – Ты что, не понимаешь, что ты сделала?! – Что? Джейд скрестила руки на груди: – Если сама не сообразила, Рвотина, я тебе объяснять не собираюсь. Она снова наклонилась к цветам. Чуть погодя сказала: – Ты нарочно в лес ушла, чтобы заставить себя искать. Какая-то дурацкая игра в прятки. И не надо врать, будто тебе понадобилось в уборную, – мы нашли рулон туалетной бумаги, он так и лежал у Ханны в рюкзаке! А потом ты… Ну, кто там тебя знает, что ты устроила. Только Ханна сидела с нами веселая, смеялась, а потом раз – и она висит на дереве. Мертвая. Значит, что-то ты сделала. – Она сама дала мне знак, чтобы я шла в лес. Джейд скривилась: – Когда это? – Когда мы сидели у костра. – Врешь! Я там была, и никаких знаков она не подавала. – Никто не видел, только я. – Очень удобно! – Она пришла за мной в лес. Мы шли минут десять, потом она остановилась и сказала, что ей нужно со мной поговорить. Рассказать какую-то тайну. – Тайну, надо же! И какую? Что ей являются духи умерших? – Она не сказала. – Ах так! – За нами кто-то следил. Я не рассмотрела, но, по-моему, он был в очках. А она почему-то побежала за ним. Велела мне ждать, не сходить с места. Больше я ее не видела. (Вранье, само собой, но я решила, что это ложь во спасение. Что я видела Ханну мертвой – лишнее, ненужный орган вроде аппендикса, который может воспалиться, а значит, его можно удалить хирургическим путем, и всей истории в целом это будет только на пользу.) Джейд скептически поджала губы: – Не верю. – Это правда! Помнишь, Лу окурок нашла? Там кто-то был! Джейд широко раскрыла глаза, но потом покачала головой: – Бред, по-моему. Она бросила сумку на пол. Оттуда вывалились две книги: «Нортоновская антология поэзии» [419] (Фергюсон, Солтер, Столуорти, изд. 1996 г.) и «Как сочинять стихи» (Файфер, 2001). |