Книга Джин с Толиком, страница 79 – Анатолий Горбов

А также разнообразные ювелирные украшения – от изящных браслетов и цепочек до монументального колье с бриллиантами, которое на моем диване смотрелось так же уместно, как королева Великобритании в пластиковом биотуалете.

Драгоценности вошли в мою жизнь, грубо растолкав остальные понятия о материальном благополучии и увесисто заняв свое, до этого времени сиротливо пылящееся, место. Они сверкали оттуда эквивалентами счастья и успеха. Сквозь инкрустированный брюликами платиновый рупор торжественно объявляли об отмене мелочных заморочек по поводу дальнейшей экономии при покупках. Ну и, конечно, отягощали ответственностью и озабоченностью свежеиспеченного мужа, которого угораздило жениться на очень красивой женщине.

Я чувствовал себя вторым воплощением Остапа Бендера и, единовременно, Ипполита Матвеевича Воробьянинова, которым в моей реальности наконец-то удалось завладеть сокровищами из «мебелей».

Остап во мне философски примеривал белые брюки для поездки в Рио-де-Жанейро. А Кисе, завороженному бриллиантовым дымом, чудились «грудастые дамские оркестры, беспрерывно исполнявшие танго-амапа». В общем, вполне определенно и даже с некоторым хирургическим привкусом, я прочувствовал выцарапанную на моих мозгах надпись «Киса и Ося здесь были».

Богатство застало меня врасплох, словно… оно приехало всерьез и надолго, а я совершенно его не ждал. Я даже не мечтал, куда смог бы потратить такую недетскую сумму денег. Впрочем, этот пробел быстро заполнялся.

Где-то на задворках мозга крохотной лампадой мелькнула мысль о том, что неплохо бы поделится с бывшим хозяином часов. Не с тем дедом, который мне их продал, а с тем алконавтом, который втюхал это сокровище за несложную работу.

Чтобы впоследствии не отвлекать читателя, скажу, что мои благие намерения не увенчались успехом. Василий, бывший владелец напольных курантов, в начале недели помер по причине и от следствий отравления метиловым спиртом. Очень жаль, так как был он последним представителем своей несчастливой семьи, столько лет прожившей в нищете. Бок о бок с несметными сокровищами, которые почтенный хронометр скрывал в своем деревянном прикиде…

– Это я, узнал? – голос Грума было сложно спутать с чьим-либо другим – он был до безобразия хрипат. Идеальный голос для антирекламы курения и холодного пива.

– Узнал, – осторожно протянул я в трубку, интуитивно опасаясь крупного хищника, и шепотом разума обещая себе, что больше ни за какие коврижки не буду связываться с местным мафиози. Сейчас он мне сделает предложение, от которого я не смогу отказаться…

– Встретиться надо. Когда сможешь?

– Сейчас… смогу – слова мои прозвучали неуверенно, как торжественное обещание «Всегда готов» устами пионера-импотента, только что откушавшего виагры.

– Выходи, – коротко уронил хрипатый.

Оказалось, машина Грума уже стоит под моими окнами. Бандит выбрался из «бэхи» свежего розлива в шикарном кожаном плаще и, совершенно не по погоде, в ослепительных солнцезащитных очках, на которые мне пришлось бы работать у Колосова до конца жизни.

– То, что ты мне дал посмотреть, дорогого стоит. Если бы не тот случай с моим сыном, тебя проще всего было бы… как лишнего свидетеля… Но ты, я вижу, парень порядочный. Эта сука мне руку жала. Так и зашквариться ^[24]можно. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Кассету никто больше не видел. Да и у меня в последнее время какие-то провалы в памяти…

– Я знал, что ты неглупый парень. Но вернемся к нашим баранам – я не люблю быть должен. Что ты хочешь?

Я немного осмелел, и хотел уже было выкрикнуть: «Дайте две!» – имея в виду свои две просьбы. Но сдержался, и старался вести себя как солидный гангстер на приеме у крестного отца.

– У меня две просьбы. Если это не сильно нагло звучит, – Грум, сняв свои дорогущие очки, бесстрастно буровил меня своими карими до черноты глазами.

– Первая – не главная. У меня тут наследство кое-какое объявилось. Старые драгоценности. Реальной стоимости не знаю, светить их, консультируясь, тоже бы не хотелось. Я готов кое-что продать, но хотелось бы получить адекватную цену, а не копейки за золотой лом. Сами понимаете – жизнь сейчас не дешевая…

– Попроси денег у меня. Зачем продавать фамильные бирюльки? Я готов купить твою кассету, – он развел руками в недоумении.

– Нет. Я ограничусь просьбами, материальное вознаграждение мне от вас не нужно. Да и драгоценности – реликвия не моей семьи.

Грум приподнял бровь, и я развеял его сомнения:

– Нет-нет, не краденные. Это точно. Скорее всего, трофейные, вывезены в конце Великой Отечественной. Кому принадлежали, не знаю.

Он достал сигареты и закурил. От пачки оторвал кусок, обгрызенным коротеньким карандашом написал на ней телефон, и протянул мне со словами:

– Скажешь, от меня. Лучшую цену тебе здесь никто не даст. Это не барыга, коллекционер. Деньги у него есть, – Грум снова водрузил очки на нос.

Увидев мой недоуменный взгляд по поводу убитого и почти съеденного карандаша, который никак не вязался с изысканной одеждой, настоящим Vacheron’ом на руке и очками с брюликами на неоднократно перебитой переносице, пояснил:

– Да это так, кроссворды-мрассворды в машине разгадывать. Не все же в телевизор пялиться. Что за вторая просьба?

– Я хочу быть с вами, когда вы его наказывать будете.

Он прыснул.

– Это не реально.

– Почему не реально? – спросил я, и тут же об этом пожалел, ибо Грум, похоже, начал раздражаться, а это в мои планы не входило.

– Потому что я его реально на кол посажу. И лишние проктологи мне при этой колоноскопии не нужны.

Я заговорил, как можно быстрее:

– Он меня… – я чуть было не сказал «обидел», но вовремя вспомнил, что урки этого слова старательно избегают, – он меня оскорбил. Пидором называл, и не только. Я должен с него спросить.

– А зачем тебе это? Ты же не из нашего мира, ты не обязан с него «получить».

– Обязан. Не кому-то – себе самому.

– Давай так договоримся – мы приедем туда вместе, но ты останешься на шухере. А я тебе потом фото покажу…

Честно вам говорю – не знаю, какой черт меня дернул ехать с бандитами к Свину. Я катился в машине с Грумом, и, наблюдая его профиль боковым зрением, задавал своему растерянному мозгу насущные вопросы:

– На-фи-га? Шевели шевелюрой, и отвечай мне – зачем ты самовольно впрягся в эту мерзость? И всю остальную тушку ввязал тоже! Бандюки бы прекрасно и без тебя обошлись!

И только, когда мы подъехали к особняку, я понял всю глубину и хитрость своего подсознания. Или осведомленность моего ангела-хранителя.