Книга Королева сплетен, страница 58 – Мэг Кэбот

– …кружев, покрывавших его. По сути, твое свадебное платье полностью состояло из кружев и… вот. Поэтому я – погоди, что ты сказала?

– Мне нравится! – Викки восторженно тянется к моей руке и благодарно сжимает. Она не сводит глаз с платья, висящего на стене. – Это самое красивое платье, какое я только видела.

– Хм, спасибо, – говорю я с облегчением. – Мне тоже так кажется. Я нашла его на чердаке пару дней назад. Оно было в пятнах, но я их вывела, подшила подол, починила бретельку. Вчера ночью я подогнала его под твой размер, сняв мерки со свадебного платья. Так что тебе должно быть в самый раз, если только ты не усохла за ночь. Потом я больше часа отглаживала его… слава богу, я нашла на кухне утюг…

Но Викки меня и не слушает. Она по-прежнему не может оторвать глаз от Живанши.

– Не хочешь примерить? – предлагаю я.

Викки кивает – похоже, у нее пропал дар речи – и тут же скидывает пеньюар.

Я осторожно снимаю платье с вешалки. Свадебное платье Викки – этот кружевной кошмар – висит на соседнем крючке. Я специально повесила их рядом, чтобы она сама выбрала. Ее платье тоже уже не так плохо. Мне удалось немного заглушить кричащие кружева, хотя полностью избавиться от них и при этом сохранить целостность платья все же не получилось. Если раньше это было что-то из разряда Стиви Никс, то теперь оно похоже на костюм, в каком могла бы танцевать на льду Оксана Баюл.

Но рядом с Живанши у него нет никаких шансов.

На что я, собственно, и рассчитывала.

Я и сама задерживаю дыхание, пропуская нежнейший шелк через голову Викки. Она продевает руки в бретельки, я отступаю на шаг и застегиваю жемчужные пуговицы. Викки восхищенно сопит, оглядывая себя.

– В самый раз, – восклицает она, когда я застегиваю последнюю пуговицу. – Оно сидит превосходно!

– Еще бы, – говорю я. – Я же перенесла вытачки… Викки отворачивается от меня. – Мне нужно взглянуть на себя. Где зеркало?

– В ванной через холл, – говорю я.

Она выскакивает из комнаты, громко хлопнув дверью, и с шумом вбегает в ванную. Оттуда я слышу:

– Боже! Оно великолепно!

С чувством облегчения я прислоняюсь к двери. Оно ей понравилось.

Наконец-то я хоть что-то сделала правильно. Викки с топотом бежит обратно в комнату.

– Я его обожаю, – говорит она, и впервые с момента нашего знакомства я вижу, как она улыбается.

Улыбнувшись, она превращается совершенно в другого человека. Это не избалованная светская дама, которая ненавидит старшего брата, а вместе с ним и всех остальных людей. Передо мной милая, славная девушка, которая предпочла выйти замуж за флегматичного программиста из Миннесоты, а не за богатого наследника нефтяных магнатов из Техаса.

Правду говорят, что невесты в день своей свадьбы необычайно красивы. Даже в такую рань, без всякой косметики Викки выглядит ошеломляюще.

– Платье чудное, и ты тоже, – тараторит она. – Пойду покажу его маме. – Она наклоняется поцеловать меня в щечку и заключает буквально в медвежьи объятия. – Спасибо. Спасибо тебе огромное. Я этого никогда не забуду. Ты – гений. Ты просто гений.

И она удаляется в вихре белого шелка.

Совершенно измотанная, я снова валюсь на кровать в надежде поспать еще хоть минутку-другую.

Мне удается урвать еще часа два, а потом меня бесцеремонно расталкивают. Голос, очень похожий на Шери, гремит прямо в ухо:

– Господи, Лиззи, просыпайся! ДА ПРОСЫПАЙСЯ ЖЕ! Я накрываюсь подушкой и крепче зажмуриваюсь.

– Что бы ни случилось, я не хочу знать. Хочу спать. Уходи.

– Это тебе знать захочется. – Шери выдирает подушку у меня из рук.

Лишившись последней защиты от солнечного света, я приоткрываю опухшие веки и чрезвычайно любезным тоном заявляю:

– В твоих интересах чтобы это были хорошие новости, Шер. Я трудилась над этим дурацким платьем до пяти утра.

– О, это очень хорошая новость, – говорит Шери. – Люк бросил ее.

– Кого? – Я непонимающе пялюсь на нее.

– То есть как кого? – Шери бьет меня подушкой по голове. – Доминик, конечно же, идиотка. Он только что сказал об этом Чазу, а тот – мне. А я сразу побежала сообщить тебе.

– Погоди. – Я приподнимаюсь на локтях. – Люк порвал с Доминик?

– Вчера ночью, когда мы все разошлись спать, видимо. Я слышала, как они ругались. Правда, стены здесь такие толстые, что слов было не разобрать.

– Подожди. – Все это уже слишком для человека, измученного бессонной ночью. – Они расстались прошлой ночью?

– Не расстались, – радостно поясняет Шери. – Люк бросил ее. Он сказал Чазу, что у них с Доминик совершенно разные цели в жизни. И еще – что у нее силиконовая грудь.

– Что?

– Нет, конечно, это не причина для расставания. Он это просто так, в дополнение сказал.

– Господи. – Я лежу и пытаюсь сообразить, что чувствую. В основном, чувствую себя плохо. Мне удалось поспать всего-то часа три.

– Это я виновата, – говорю я наконец. Шери смотрит на меня, как на сумасшедшую.

– Ты? Каким это боком?

– Я сказала матери Люка, что Доминик рассказала нам… о его мечте быть врачом. И еще проболталась насчет ее планов превратить это место в отель реабилитации после пластической хирургии. Уверена, мама что-то сказала Люку на этот счет. Я имею в виду его мама.

– Лиззи, парни не расстаются со своими девушками только потому, что те не нравятся их матерям, – выдает Шери с сарказмом.

– Все равно. – Я чувствую себя погано. – Если бы я держала язык за зубами…

– Лиззи, – перебивает Шери. – У Люка были проблемы с его девушкой задолго до того, как приехала ты.

– Но…

– Мне Чаз рассказывал. Да ты глянь на нее – девица носит сандалии за шестьсот долларов. Так что твоей вины нет.

Попытаюсь осознать это. Шери, конечно, права. Было бы слишком самоуверенно считать, что разрыв Люка и Доминик как-то связан со мной.

– Я знала, что они искусственные, – мои нервы не выдерживают.

– Я тоже, – соглашается Шери. – Они даже не шевелились, когда она махала рукой.

– Точно! – подхватываю я. – Когда двигаешься, они обязательно должны колыхаться. Если они большие, конечно.

– Ты понимаешь, что все это значит? – спрашивает Шери. – У тебя есть шанс.

– Шери, – говорю я встревоженно, поскольку знаю, что только напрасно начну питать надежды. – Он меня ненавидит, забыла?

– Это не так. – Шери хмурится.

– Ты сказала, что ему горько.