Онлайн книга «Ангелы не бросают своих»
|
Никто и никогда не поднимал его так высоко, как Ангел. Взлетел Андрейка выше леса, но тут же опустился вниз. — Музыкантище! Чего с концерта сбежал? — спросил Вася, поставив Андрейку на землю. Ответить мальчик не успел: Ангел уже отдавал распоряжения по разжиганию костерка из заранее заготовленных веток и дров. Народ шумел, включал фонарики, смеялся, переговаривался. Доставал пиво и вино, рассаживался у костерка. Наконец-то у загудевшего пламени собрались все кто хотел. Некоторые, правда, не подошли к костру, а отправились сразу по своим палаткам. Степаныч взял в руки гитару и стал наигрывать какую-то немудрёную мелодию. Андрейка, примостившись рядом с Ангелом, во все глаза наблюдал за руками Степаныча, пытаясь запомнить, как Степаныч ставит пальцы левой руки и как проводит по струнам правой рукой. Чтобы лучше запомнить, Андрейка шевелил пальцами, сам того не замечая. С другой стороны от Ангела сидела Юла. Ангел обнимал Юлу и прижимал к себе. Бутылка вина перемещалась по кругу, и каждый кто хотел отпивал глоток из горлышка. Руки Степаныча мелькали в мерцающем свете костра. Сосредоточившись на их движениях, Андрейка не очень-то вслушивался в слова тех песен, что пел байкер. Степаныч пел, а сидящие возле костра тихонько подпевали. И вдруг… — Давай, Степаныч, «Ангела» спой! — стали просить сидящие. — Только это — не про меня! — стал отнекиваться Вася-Ангел. — Ну ладно! — согласился Степаныч. — Это и про тебя и не про тебя. Это про нас. Степаныч ударил по струнам. Волей-неволей Андрейка прислушался, потому что песня была про Ангела. Этот парень был из тех, Кто просто любит жизнь, Любит праздники и громкий смех, Пыль дорог и ветра свист… Он был везде и всегда своим, Влюблял в себя целый свет И гнал свой байк, а не лимузин. Таких друзей больше нет! Ты, летящий вдаль, вдаль Ангел, Ты, летящий вдаль, вдаль Ангел… Но он стал союзником рая в ту ночь Против тебя одного… Ты — летящий вдаль Беспечный Ангел! [5] Конечно, Андрейка не запомнил сразу всех слов песни. Но припев словно впечатался в него, и он сам не заметил, как запел вместе со всеми, на время позабыв даже о руках Степаныча: Ты, летящий вдаль, вдаль Ангел, Ты, летящий вдаль, вдаль Ангел… К маленькому костерку, где сидели Степаныч, Вася и их ближайшие приятели, стали подходить люди, чьи палатки стояли на соседних полянках. Они подходили и подпевали. Это было так… так здорово! Но песня закончилась. Казалось, эхо ещё разносится по ночному лесу. Андрейка не успел опомниться. Он даже не успел перевести дух, как Степаныч снова заиграл. В новой песне зазвучали другие слова, но всё о том же: о разбитом «харлее», дымящемся на земле, и о парне, который не доехал десяти минут до рассвета… Все, собравшиеся у костра, пели слаженным хором. Пели о том, что знают, пели о том, чем живут. Пели не в первый раз. А потом Степаныч заиграл что-то весёлое, и все подпевали снова, улыбаясь, поглядывая друг на друга и друг друга подталкивая. ГЛАВА 15
Когда Степаныч отложил гитару, все начали постепенно расходиться от костра, желая друг другу удачи в завтрашних конкурсах. Андрейку же Ангел отправил в палатку: — Давай, малой! Нечего тебе с нами засиживаться. Спи! Завтра будет большой день! Андрейка не сопротивлялся. Он был так ошарашен всем увиденным и услышанным, что даже рад был залезть в палатку, укрыться одеялом, и… Короче, остаться в одиночестве. Именно так. Потому что в ушах Андрейки ещё звучала песня. Та самая, про Ангела. Про другого Ангела, не про Васю. Потому что… Ох, как Андрейке жалко было того парня, который мчался по шоссе и погиб! Как жалко! Невозможно! В ушах звучала песня про погибшего мотоциклиста, в глазах стояла картина разбитого мотоцикла. Воображение рисовало на месте погибшего парня реального Васю-Ангела, и от этого было ещё жальче, ещё мучительнее… Что это за странная, что это за ужасная вещь — смерть? Андрейка ворочался на надувном полу палатки. Натягивание одеяла на голову не помогало избавиться от мыслей. Он невольно стал думать о маме. Почему тётя Вера говорила, что мама скоро умрёт? Андрейка вспомнил про маму и тут уже не смог больше сдерживаться. Захлюпал носом. Ему было жалко того парня, жалко Степаныча, жалко Васю, жалко маму и немножко — совсем немножко! — жалко самого себя. Тут полог распахнулся, и в палатку протиснулся Вася. — Куртку для Юлы возьму, — прошептал он. — Не спишь? Андрейка хотел ответить, но вместо ответа только всхлипнул. — Ты чего это? Плачешь, что ли? — Не… — попытался было сказать Андрейка, но не смог. — Мне парня того… парня того жалко, который разбился… там, в песне… Андрейка всхлипывал, а Вася развернулся и присел рядом с ним. — Да, брат, — сказал он. — Всякое бывает. Конечно, разбиваются байкеры. — А зачем? Зачем тогда ездить? Чтоб разбиваться? — забросал Васю вопросами Андрейка. — Нет, брат. Ездить затем, чтоб ездить, — погладил его по голове Вася. — Но ведь если быстро ездить, можно разбиться! — возразил мальчик. — Да. Но тут есть одна штука… Понимаешь, когда ты летишь на скорости… и когда знаешь, что, может быть, это твой последний полёт… — Зачем? Зачем последний, Вася? — Андрейка уже сидел на полу палатки. — Почему последний? — Когда каждый твой полёт может оказаться последним, в тебе не остаётся ничего лишнего. Потому и ездим… — Почему? — не понял Андрейка. — Потому, что всё лишнее мешает полёту. Когда ты летишь, ты не врёшь. — А разве ты вообще врёшь, Вася? — Ну и вопросы у тебя. Ладно, я расколюсь. Когда на мне ангельские крылья, я не вру. Но бывает, брат, что я хожу без крыльев… По шоссе — чаще с крыльями, понимаешь? — Не… — замотал головой мальчик. — Эх, малой! Что тебе сказать? Ну, когда ты летишь, ты уже не думаешь, что бы и где бы урвать. Даже не урвать — а просто достать… взять. Не думаешь, на чём бы нажиться и кого бы обмануть. Не думаешь, как делать карьеру, ступая по головам. И даже не ступая — вообще, надо ли её делать. Как ангел. Ничего на тебе не висит. А? Понимаешь? Хоп или не хоп? Что ты вообще понимаешь, а, малой? |