Книга Обитель милосердия (сборник), страница 45 – Семён Данилюк

— Вернитесь в строй, — поспешно разрешил Дюкин. Только теперь он понял, что зашел слишком далеко.

— Гера, пожалуйста! — умоляюще пробормотал Игошев. Но поздно — предел кажущегося профессорского добродушия оказался перейден.

Машевич внезапно шагнул вперед, так что Дюкин едва успел отступить, и, приволакивая больную ногу, направился к центральному корпусу.

— Полковник Машевич, я сказал: встать в строй, а не покинуть его! — отчаянно крикнул ему в спину Дюкин. Бесполезно.

Дюкин повернулся к грозно притихшему каре. Поджал побелевшие губы.

— Что ж, гнилой фрукт лучше сразу долой! Думаю, этому горе-офицеру недолго осталось носить мундир. Остальные продолжим. Подравня-айсь!

— Это теперь без меня, — послышался гортанный голос на другом краю каре, и полковник Арапетян, автор основополагающих трудов по криминологии, отправился следом за другом — тем же маршрутом, махнув подчиненным по кафедре догонять.

Воде, как известно, главное подмыть часть плотины. Дальше хлынет само собой.

— Кафедре ОРД разрешаю разойтись! — объявил полковник Безродный.

После чего, уже без всякой команды, потянулась оскорбленная кафедра уголовной политики.

Дюкин оторопело слизывал кровь с покусанных губ — такого святотатства в его жизни не случалось.

Через несколько минут на плацу остались две «коробки» — слушатели Второго факультета во главе с насупившимися начальниками курсов и адъюнкты первого года обучения.

— Разойдись! — бросил Дюкин и гневно обратился к Игошеву: — Видал, как по дисциплине прошлись? Над святым надругались! — он ткнул в плац. — Ниче! Немедленно Чурбанову доложу. Чтоб ножом этот гнойник к чертовой матери! Всех!

— Вот как? И с кем он останется? С вами, что ли? — холодно кивнув, Игошев повернулся спиной.

Детали случившегося далее у разных рассказчиков расходятся. Достоверно известно лишь, что, прежде чем Дюкин доехал до министерства, Чурбанову позвонил начальник академии Бородин и предельно лояльно, без комментариев проинформировал, что порядка двадцати докторов наук, в том числе две трети состава ученого совета, написали рапорта об увольнении.

— Шантажом занялись, стало быть, — недобро констатировал тот. — Что ж, вольному воля. Может, давно пора. Что сам думаешь?

— Что тут думать, товарищ первый заместитель министра? КГБ, прокуратура, Минюст, ИГПАН с руками оторвут. Давно мечтают милицейскую науку под себя подмять.

Чурбанов опамятовал. К юридической науке он относился прохладно, как к делу несерьезному, искусственному. Но позволить ведомственным интересам прокуратуры и особенно КГБ хоть в чем-то восторжествовать над милицейскими, — об этом нельзя было и подумать.

В тот вечер я заступил помощником дежурного по академии. К восьми часам академия опустела. Дежурный отлучился, и я в одиночестве, в мертвой тишине, штудировал очередную монографию. Внезапно началось шебуршение у входа, засуетились постовые, затопали тяжелые шаги, и в дежурную часть вошел полковник Дюкин.

— Товарищ полковник!.. — я взметнулся, одновременно поправив сползшую повязку. Взмахом руки он прервал рапорт и тяжело осел подле, в свободное кресло.

— Кто будешь?

— Адъюнкт кафедры уголовного права МФЮЗО капитан…

— Помню. Тоже, поди, уже знаешь?

Я продолжал стоять навытяжку.

— Знаешь, конечно. Всякая сошка уж знает, как Дюкину рыло начистили. И норовят ведь судить! — Тут я подметил, что Дюкин — диковинное дело — был нетрезв. — Главное, сам же поставил задачу. Сунул в паучью банку, а теперь я же, выходит, и склочник. Ты, говорит, на золотой запас министерства посягнул. А я всей душой! Понимаешь? Чтоб без беспредел… — язык его заплелся. — По уму в общем. Но где ж видано, чтоб строй, — он потряс пальцем, — безнаказанно поганить? Наука здесь, видишь ли! Да я против неё ничего не имею, раз уж иначе нельзя. Мне вот Чурбанов советует и самому тему диссертации приглядеть. Опыт-то ого-го! Против одних бандеровцев сколько накопил. Автомат в правой, подсумок с гранатами под левой!.. Уж не хуже ваших болтунов сумел бы. Что думаешь?

Я благоразумно смолчал. В отличие от всесоюзного светила Машевича адъюнкт-капитанишка перед гневом Чурбановского ставленника был беззащитен, как одуванчик перед прихотью ветра.

— Ниче! — Дюкин стиснул зубы. — Всё образую и отделю. Ученый — ученый. Офицер — офицер. Чтоб всё ранжированно. И нечего меня гарнизонами пугать. Видывал я гарнизоны, какие тому же Чурбанову и не снились. Ништяк, пробьемся!

Голос Дюкина дрогнул. Он тяжело поднялся и, не кивнув, вышел.

С этого дня противостояние Дюкин — профессура перешло в вялотекущую фазу.

Каждый занимал свой окоп. Профессора при встречах с ним раскланивались. Дюкин в свою очередь с интересом осваивал местоимение «вы».

Казалось, мир восстановился и наступило благолепие.

И тут по академии просквозил слух: полковник Дюкин заявил на утверждение ученого совета тему диссертации на соискание степени кандидата юридических наук.

За несколько дней до совета Бородину позвонил Чурбанов и предложил лично проконтролировать процесс утверждения. Бородин, в свою очередь, попросил об этом своего зама по науке и председателя ученого совета Игошева. Попросил, отводя глаза, как о личном одолжении.

Бородин знал, кого просил. Профессор Константин Еремеевич Игошев среди членов ученого совета был своим среди своих. Не раз и не два по просьбе то одного, то другого он вытягивал нужные «диссеры», решал вопросы с публикациями. Игошеву и с куда более крупными просьбами не было отказа. Но в этот раз все, включая лучших друзей, упрямо отмалчивались.

— Не хочешь за него голосовать, не приходи на совет вовсе, — заканчивал Игошев очередной приватный разговор.

Пришли все, за исключением Машевича. Даже глуховатый генерал Весельчук. Прежде ершистый и гонористый, наживший кучу врагов, с возрастом он сделался покладистым и бесконфликтным. Самую острую критику в свой адрес выслушивал вполне благодушно и без обиды. За что снискал всеобщую симпатию. Мало кто знал, что, выступив на очередном симпозиуме или семинаре, Весельчук тут же отключал слуховой аппарат — чужие мнения его давно не интересовали.

Заполненными оказались и зрительские, обычно полупустые, ряды — всё было забито адъюнктами и преподавателями. Даже слушатели, чуравшиеся туманных научных диспутов, на этот раз примчались и за неимением мест расселись прямо в проходах.

В первом ряду среди прочих соискателей раскинулся Дюкин. О команде Чурбанова ему было известно, и он то и дело внушительно поглядывал на часы с видом занятого человека, впустую теряющего время.

Наконец в президиум поднялся Игошев. Постучал ручкой по графину, обвёл взглядом враждебный сегодня зал и предпринял последнюю попытку спасти ситуацию:

— Товарищи, у нас обширная повестка плюс две защиты. Кроме того, вынесены на утверждение пять кандидатских тем. Все предварительно согласованы с научными руководителями и одобрены кафедрами. Предлагаю для экономии времени утвердить пакетно, как мы частенько практикуем. Если нет возражений, переходим ко второму вопросу повестки…