Книга Обитель милосердия (сборник), страница 67 – Семён Данилюк

— Везет мне на вас, — невропатолог, завидев дежурившую у палаты Шохину, усмехнулась. — Что опять случилось невообразимого?

— Понимаете, икает.

— Как не понять? Жуткая история: икает. Я гляжу, дай вам волю, вы б всех врачей у постели вашего мужа собрали. Совесть бы поиметь надо. Меня ведь прямо от тяжелого сорвали.

Она умолкла, прислушиваясь: из распахнутой двери палаты доносился гулкий двойной набат, еще, еще.

— Пятый час квохчет, — один из больных при виде врача приподнялся на локти. — Сколько ж можно мужику мучиться? Да и мы тут… Хоть укольчик сделайте.

— Сделаем, сделаем, — невропатолог задумчиво смотрела на заходящегося в надсадной, выворачивающей икоте старика.

Не в силах видеть происходящее, Ирина Борисовна выбежала в коридор. Спустя десять минут вышла и невропатолог. Была она непривычно тиха и медлительна в движениях.

— Что? Доктор, что?

— А что вы хотите? — женщина досадливо отодвинулась от напирающей Шохиной. — Это инсульт. Возможно, задет ствол. Тут, знаете, гладко не бывает.

— Позвольте? — Ирина Борисовна поперхнулась. — Но позвольте: вы ж сами говорили, что это просто спазм сосудов, что ничего страшного. Ведь двое суток…

— А может, спазм, — согласилась врач. — Случай больно непростой. Трудно пока определить. Понаблюдать бы надо.

— Понаблюдать?! Но ведь два дня. Кто мешал? Если непонятно!..

— Ладно! Только истерику здесь не надо устраивать. Без лечения он не был. Делаем для вашего старика все, что можем. Но медицина тоже, знаете, не всесильна. Щас назначу новый курс. Постараемся к утру снять икоту. Все. Идите домой.

Она медленно пошла к посту, где навстречу ей поднялась медсестра.

— Как вам эта паникерша?

— Ну, в общем-то… Кто вызвал жену?

— А это какие-то завовы дела. Блатные, — Таисия не отказала себе в удовольствии обсплетничать Карася. — Так, стало быть, как я и думала: зря, значит, вас побеспокоили?

— Что? — врач, задумчиво заполняя историю болезни, постукивала ногтями левой руки по столу. — Сделаете еще укол. Потом вот это. Я тут все написала. И посматривайте. Черт его знает, куда все поворачивается. Вроде, бодренький дедок был. Часа через два забегу. А если что, вызывайте. Сигаретки нет? Ах да. Ну, будьте здоровы.

Она пошла было вправо, но увидела, что от седьмой палаты, откуда по-прежнему разносились глухие звуки, приближается оставленная ею женщина, и повернула в сторону запасного выхода.

— Я бы хотела подежурить на ночь, — тихо подошла к медсестре Шохина. — Мужу совсем плохо.

— Вы пойдете домой, — мстя за пережитый страх, отказала Таисия. — Ничего с вашим мужем за ночь не сделается. А я без разрешения оставить не имею права. И звонить не буду. Хватит людей беспокоить.

Шохина кротко вздохнула. Казалось, недавняя вспышка надорвала ее.

— У него инсульт, — так же тихо, в пространство, произнесла она. — У него обширный инсульт. Уже два дня. А его не лечат, — она помолчала. — А я идиотка.

— Будет причитать, — Таисия встревожилась. — Врачи у нас толковые. И вообще, ты иди. Паниковать нечего. За твоим я пригляжу.

Она чуть коснулась Шохиной, и та послушно повернулась.

— Если разрешите, я позвоню из дома.

— Нечего названивать. И так с телефона не слезаешь. Иди. Чего случится, тут без тебя найдется кому… — она неловко замолчала. — Ну, словом, давай домой.

Шохина вскинула было голову, но тут же опустила. Она зашла в палату, где все так же, содрогаясь, захлебывался ее муж.

— До свиданья, Мишенька, — склонившись, тихо сказала она. — Сейчас тебе сделают укол. Попытайся уснуть. Завтра утром я приду. Я только на ночь. Чуть отдышусь — и сразу назад. Ты уж перетерпи. А завтра я здесь всех на ноги поставлю. Ты, главное, помни, что мне говорил: пока я рядом, с тобой ничего не случится. Верь в это. Выкарабкаемся.

Михаил Александрович простонал. Она поцеловала небритую ворсистую щеку и выбежала из палаты. Шохин вновь гулко икнул.

— О господи! — измаявшийся Ватузин в отчаянии нахлобучил на голову подушку.

Она шла по улице и слизывала губами воду. Это, однако, странно: ведь она не плачет, а щеки почему-то залиты водой. Она подняла голову, и капля попала в глаз. Только тогда она поняла, что уже около часа идет под дождем. Ей вдруг пришла в голову мысль, что из клиники могли позвонить, а ее нет в квартире, и она побежала. Тем более что уже было совсем рядом. На лестничной клетке, поколебавшись, позвонила в дверь напротив.

Долго не открывали, но чем более явственно было, что визит затеян не ко времени, с тем большим упрямством жала она на звонок. Отпустила его, только когда услышала тяжелые шаркающие, перемежаемые причитаниями, шаги.

— Кто еще?

— Откройте, Александра Ивановна, это я, Шохина.

Дверь, похрустев запорами, открылась.

— Извините, я только…

— Господи, Ирина Борисовна, вы ж насквозь. Да заходи.

— Нет. Ничего. Я сейчас в ванную… Ничего не надо. Александра Ивановна, я что хотела? Вы завтра в церковь пойдете? Вот у меня с собой двадцать пять. Так вы, как там у вас положено, свечку поставьте, а остальные раздайте от его имени бедным. Если мало, я еще…

— Неужто плохо?! — старушка приняла деньги, отмахнувшись от предложения принести еще.

— Инсульт, — она прислонилась лбом к косяку. — Он так мне верил, так верил, что, пока я рядом… А я не уберегла.

— Ничего, — старушка успокоительно гладила ее по мокрому запястью. — Бог поможет. Люди не помогут, а Бог такому человеку обязательно поможет. И все как есть лучше сделаю. И свечечку знаю, кому поставить. С утрева и сбегаю.

— Одни, — Ирина Борисовна вспомнила вдруг, о чем думала всю дорогу. — Всю жизнь вокруг люди. Смех, споры, ругань и… люди, люди, люди. Нескончаемые, чего-то ищущие у него, требующие. Как водоворот. Я даже ревновала. И вдруг — никого, пустота. Живут где-то, спорят, а мы одни. Река вдруг взяла да и сменила русло, а мы вот на мели остались. И никому уж и дела нет, что Михаил Александрович Шохин умирает.

— Что ты! — старушка стукнула ее ладошкой в плечо. — Что ты — окстись, и думать не смей такое. Я старая, я знаю: сейчас он не умрет. Иначе б чувствовала. Ты не смейся.

— Добрый вы человек, Александра Ивановна.

— Ты спать иди. Отогрейся и спи. Может, мне у тебя заночевать?

— Спасибо, не надо, — она только сейчас заметила, что старушка перешла на «ты», и от этого стало как-то теплее. — Я сама.

Она долго отмокала в горячей ванне, держа перед собой газету. Уже вылезая, обратила внимание, что все это время читала «Советский спорт». Кажется, впервые в жизни.

Потом, спохватившись, подбежала к телефону, путаясь, набрала код межгорода, слушала убегающие в пустоту далекой квартиры гудки.