Онлайн книга «Чужая игра»
|
Передо мной находился письменный стол, тоже из дуба, весь в вычурной резьбе. На нем лежали какие-то бумаги и стояла лампа из нефрита. В камине весело потрескивали поленья, и отблески пламени ласкали тщательно натертый паркетный пол и пригревшегося пса, лежащего на коврике. Какой он породы, я определить не мог. Но мне очень не хотелось бы испытать на своей шкуре его внушительные клыки, которые он, злобно глядя в мою сторону, обнажал время от времени. Плотные шторы на окнах были раздвинуты, и в высокие окна вливался молочно-белый свет морозного утра. Солнце только-только сбросило туманную шубу, и его вялые лучи робко касались верхушек сосен, вписанных в оконные рамы. Значит, я не ошибся — это и впрямь была дача. В зал вошли двое. Охранник, до этого безмолвно торчавший за моей спиной, поспешил оставить наш «триумвират». Пес на миг приподнялся, умиротворенно и едва слышно поскуливая, — поприветствовал хозяина, — и снова лег, чтобы с пристальным вниманием наблюдать за мной. Один из вошедших уселся за стол в кожаное кресло-вертушку. А второй устроился на диванчике возле столика с прохладительными напитками и спиртным. Он молча налил что-то в широкий стакан, бросил лед и пригубил. Тот, что за столом, — наверное, хозяин дачи, — смотрел на меня не мигая, как голодный удав. Он был черноволос, кудряв, с темными, глубоко запавшими глазами. Его изрезанное морщинами лицо скорее говорило не об аскетическом образе жизни или лишениях, а о какой-то болезни наподобие язвы желудка или еще чего-то там. Второй был полной противоположностью первого: рыжеволос, розовощек, хорошо упитан и явно не страдал от ишемической болезни сердца или изжоги. Но какая-то забота омрачала и его физиономию. Он нервно покусывал толстые большие губы, будто пытаясь придержать рвущийся наружу гнев. А что он злобился именно на меня, я понял сразу. И спокойно констатировал: еще одним врагом у тебя, Серега, больше. Нет, двумя — второй тоже из этой оперы. Я сказал сам себе — плюнь, дружок, терять тебе больше нечего. Кроме жизни. Но она за последние пятнадцать лет так часто висела на волоске, что иногда мне казалось, будто я уже давно умер, а окружающий меня мир — всего лишь иллюзия. Однажды я прочитал в каком-то умном журнале нечто подобное. Некая теория утверждала, что все вокруг эфемерно и мы живем в воображаемом мире. То есть болтаемся черт его знает где — в вечной бесконечности, — придумываем себе окружающие нас предметы и природные явления, создаем разные проблемы, чтобы жизнь медом не казалась, разделяем выдуманную нами двуногую и прочую живность на овнов и козлищ, хотя на самом деле это совершенно относительно и существует только в нашем воспаленном сознании… И тэдэ и тэпэ. Короче — бред сивой кобылы. Но не без определенной изюминки. Которая иногда вдруг становится пронзительной до невероятия правдой. — Я буду по возможности краток, — наконец сказал «язвенник». — Ведерников, куда девался груз из рефрижератора? Ба-а, вон откуда ветер дует… — Кто вы такие, черт вас дери, и кто вам дал право сажать в каталажку офицера милиции?! Я постарался, чтобы мое возмущение выглядело как можно натуральней. — Пусть наши имена вас не волнуют. Лучше позаботьтесь о том, чтобы ваша голова удержалась на шее. Если не ответите на мои вопросы, их из вас выжмут. В прямом смысле этого слова. Где груз, Ведерников? Я и не сомневался, что меня не только засунут под пресс, но и разрежут на мелкие кусочки, чтобы узнать, куда девались сто пятьдесят миллионов долларов (а может, и больше). И в душе моей вовсе не цвели пинии и розы непреклонного и мужественного рыцаря короля Артура. Там ночевал салат из страха и безумного упрямства с отвратительным запахом и горьким полынным вкусом. Однако нужно что-то говорить… Интересно, откуда мне знаком голос «язвенника»? — А почему вы спрашиваете меня только про груз рефрижератора? На вашем месте я бы спросил и о том, куда подевался металл со складов Облснабсбыта и куда запропастились двадцать четыре вагона с ломом цветных металлов, и… — Заткнись, ментовская морда! — вдруг заорал «язвенник». — Ты у меня сейчас дерьмо будешь жрать, да еще и спасибо говорить, лишь бы тебя не кастрировали. И это для начала. Понял?! — А как же, ваша милость. Только я к вашему рефрижератору не имею никакого отношения. Какой рефрижератор? Что за груз? Я занимаюсь совершенно другими делами. С таможенным терминалом работает майор Калина. Немного правды, которую они и так знают… Голос… Черт возьми, я ведь не могу ошибиться, я его уже слышал! Но где и когда? — Ведерников! — наконец заговорил и второй. — Не строй из себя клоуна. Дело очень серьезное, и тебе это известно не хуже, чем нам. Чтобы прекратить ненужные и лишние разговоры, скажу, что нам известно, кто возглавлял операцию в районе «пороховых складов»… Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Этого я не ожидал. Если, конечно, рыжеволосый не берет меня на понт. Кто же это меня так вложил? Полковник Латышев? Исключается — и он, и Виктор Егорович давали мне наказ ни в коем случае не упоминать ГРУ. А значит, Латышев как раз заинтересован в том, чтобы я остался в тени. Но все-таки почему Латышев так срочно отбыл в столицу? Почему не сказал мне на прощание хотя бы несколько ободряющих слов? Или я в его глазах чересчур мелкая сошка? В приличном обществе это по меньшей мере неэтично. Генерал? Что ему докладывал мой новый шеф — неизвестно. Но опять-таки Латышев-Питон не такой дурак, чтобы даже начальнику областного управления внутренних дел раскрыть всю подноготную операции. Кузьмич? Никогда не поверю, что он сдал меня со всеми потрохами, — не такой это человек. Да и знал он всего ничего. Тогда кто? И что им известно? — Мы знаем, что именно ты вызвал к «пороховым складам» ОМОН. У нас есть запись твоего телефонного разговора с капитаном Неделиным, — тем временем продолжал рыжеволосый. Опа! Вон оно что… Оказывается, наш ОМОН пасут с великим тщанием и давно. Мог бы и догадаться, товарищ майор. Вот черт, нужно было договориться с Кузьмичом заранее… Ладно, поезд уже ушел. И нечего стоять на перроне и слезы лить, что вещички уехали. — A-а, вы вон про что… — Я изобразил понимание. — Да, омоновцев вызвал я. — Зачем? — спросил рыжеволосый. — Разве тебя кто-то уполномочивал на это? |