Книга Гольф с моджахедами, страница 101 – Валериан Скворцов

Заира подошла сзади, повесила на меня руки, я увидел смуглые длинные запястья и прислонился к одному щекой. Она спросила:

— Нравится? Владельцы начудили. Говорят, на уровне местной президентской семьи. Считают, что это шик. Собственный Кремль, точная копия, и они внутри — важные и значительные, с отлаженным и прибыльным производством.

— Не знаю… Куда поедет продукт, известно?

Над копией Спасской башни порывистый ветер полоскал три пестрых флага.

— В Россию, на север, на Украину тоже. Много мест… Я не про то. Тебе Кремль нравится?

— Не знаю, — опять сказал я. И подумал, что всякий раз, когда увижу настоящий в Москве, буду вспоминать теперь этот, водочный.

— Не знаю да не знаю… Кто ты по национальности, Бэзил?

Я повернулся между нежными руками и посмотрел в малахитовые глаза с золотистыми искорками. Мы были одного роста, мне нравилось покусывать её ухо. Когда я отпустил Заиру и она пошла в ванную, просвечиваясь сквозь ночную сорочку, я вспомнил, где видел эту женщину до Кавказа. В зале номер двадцать четыре Музея изящных искусств в Москве на Волхонке. В таком же облачении. Ниспадающий складками хитон, подпоясанный по бедрам, отчего подол над коленями приподнимается… Артемида на охоте. Все и отличие, что эта, в моей спальне, не имела за спиной лука с колчаном, и лань не терлась о её высокие икры.

АКС-74 лежал на кромке бронежилета с болтающимися боковыми застежками, длины которых явно не хватало, чтобы застегнуть защитное одеяние, как положено, на объемистом чреве. По автомату елозила сивая борода, в её зарослях сверкали два золотых зуба, а над зубами шелушился от плохого солдатского мыла треугольный нос. Венчала фигуру вязаная шапчонка, казавшаяся из-за микроскопического размера ермолкой.

— Ты знаешь, папаша, во сколько обходится русскому народу выстрел из моего автомата? Читал об этом в газетах? — спросило пугало с ОМОНовскими нашивками на армейском камуфляже. Ботинки оно не чистило, я думаю, так же давно, как и не стирало подворотничок.

Второе пугало, посмирнее и тощего обличья, держало меня под прицелом своего АКС-74 и, давя зевоту, скучало, слушая шуточки, которые, наверное, повторялись не первый день.

В двухстах метрах за блокпостом начинался Шестой микрорайон Грозного. Вазовская «копейка», в которой сидели водитель и Заира, оседала багажником на выщербленный грязный асфальт. Простреленные шины задних колес рваными клоками топорщились из-под бампера. Их растянуло, пока подбитая машина катила по инерции на ободах.

От ставропольской границы мы проскочили пятнадцать или того больше КПП, и документов нигде не требовали. Останавливались по сигналу, и формальности составляли пятьдесят рублей с человека. Перед самой столицей опереточная парочка, тощий и толстый, словно взбесилась. Сигнал остановиться не подали, а стоило нам проехать поднятый шлагбаум, грохнули из двух стволов одиночными. Залпом, как говорится.

— Сколько? — спросил я.

Я попросил Заиру не выходить. Водитель, мелковатый чеченец Равис, осторожно выбрался из-за руля и из уважения к разговору крутых не решился хлопнуть дверью. Осевшая на петлях от ветхости, она поскрипывала, мотаясь под ветром. Меня корежило от жалости и отвращения.

— Стольник, — гордо сказал толстый в ермолке.

Я протянул пугало триста. Он вопросительно поднял брови.

— Народ не должен нести убытки, — сказал я. — Не слышали про инфляцию?

— Спасибо, — сказал тощий за обоих и опустил ствол. Ему понравился разговор с ученым человеком.

— Ну, где я возыму дэругую рызыну? — подвывал тихонько Равис.

— Сколько скат стоит? — спросил я его.

— Ой-ёй-ёй… Дыва, не одын… Сразу дыва!

— Хорошо, скажи сколько стоят… дыва?

— За его барахло больше штуки не дашь, — сказало толстое пугало.

— А две штуки? — спросил я.

— За две я и сам бы сделал. У меня есть скаты на ободах уже…

Это был его бизнес. Прострелить колеса и продать старье на замену. Я отсчитал две тысячи. Тощий, забросив за спину «сучку», как называют АКС-74 в определенных кругах, зарысил за колесами.

— Ладно, — сказал я всем, — до скорого и всеобщей победы…

Я забрал пенал с оружием, нанизал свою сумку и сумку Заиры на палку с набалдашником, и мы побрели в сторону развалин. В ста метрах за шлагбаумом стояла «Волга» с рваными бортами и без одной задней двери с надписью на стеклах черной краской «Такси». Со стороны микрорайона изредка слышались пулеметные очереди. Били, возможно, и из тяжелого ПКТ, пулемета Калашникова танкового, которым чаще просто берут на испуг.

Заира бросила короткую фразу по-чеченски, таксист выхватил у меня из рук поклажу.

— Добро пожаловать в город Грозный, — сказала она в машине. — Какие планы?

— Рынок, — сказал я. — Разве нет?

— Закырыт, утыром будет, — сказал водитель, передразнивая Рависа, и засмеялся.

— Посидишь дома, а я схожу в косметический салон, — сказала Заира.

В городе стрельба то начиналась, то затихала. Я решил, что она шутит.

— Как вас зовут, уважаемый? — спросил я таксиста.

— Его Шепа зовут, — сказала Заира. — Шепа Исмаилов. Он вообще-то лак, из Дагестана. Был помощником у брата. У Макшерипа. Будет моей охраной здесь… А влюблен в Алену Апину…

— Я сегодня видел одного голубого из Москвы, который мне полтора месяца назад Киркорова вместо неё сватал, — сказал Шепа. — Его Милик, хозяйка, зовут. Он вашему брату из Москвы посылку доставлял. Помните?

— Милик? Точно? — переспросил я.

— Завтра увидитесь, он тоже на рынок собирался, — сказал Шепа Исмаилов. И, крутя баранку одной рукой, другой протянул через плечо две тысячи триста рублей.

— Зачем?

— Спасибо за выручку. Мой должок за Рависа, — ответил Шепа. — Наши люди всюду, и они начеку. Ценим поддержку.

Заира кивнула, предостерегая меня от отказа, и вложила в мою ладонь пальцы с фиолетовым маникюром. Он местами облез. Заира действительно собиралась в косметический салон. В Грозном. Теперь я понимал смысл фразы, услышанной от кого-то: таковы чеченки…

Две керосиновые лампы, чистенькие, на удивление не закоптелые, казались слабоватыми, чтобы освещать огромную комнату, в которой вместо стен и окон ниспадали ковры. Свисали — не скажешь, слишком роскошно они выглядели. Дверь прикрывала зацепленная за притолоку ковровая дорожка, которую заметно шевелил сквозняк. Черный шланг, словно кобра, полз на полу, забросанном кое-как подрубленными кошмами. Как и положено кобре, шланг заканчивался подобием капюшона у головы — газовой горелкой, вставленной в самодельный треножник. Пламя регулировалось прокруткой штыря, торчавшего из сочленения шланга с горелкой. Это считалось отоплением. Два огромных спальных мешка заменяли постели. Мебели не имелось… Шепа сказал, что изрубили на дрова — грелись от печки, пока тянули от магистрального самодельный газовый отвод.