Онлайн книга «Жиган по кличке Лед»
|
– А ты, как тебя… откуда про все эти штуки из римской истории-то знаешь? – огрызнулся Паливцев. – Ты ж и читать-то, говорил, не умеешь. Тот ухмыльнулся. Зловредный Леня Ип украдкой плюнул ему на спину. И тут товарищ Паливцев вспомнил. Вспомнил, под какой фамилией записали Илью в школьной ведомости: Холодный. По крайней мере, в документах – рваной записке, выданной на станции каким-то сотрудником ВЧК в том, что этот мальчик едет в Желтогорск под защитой советской власти, – он был записан именно так: Холодный, Илья. 2
Борис Леонидович постоял перед массивной вывеской «Школа-интернат социального воспитания № 1». Кто-кто, а он прекрасно знал, что это бывший особняк графа Каледина, который имел в Желтогорской губернии большие поместья. Граф сам изредка приезжал погостить в провинцию – поохотиться и навестить своих бедных, но гордых родственников, которые жили в многочисленных домах Михаила Александровича и учили за его счет своих еще более бедных и дальних родственников. Борис Леонидович Вишневецкий и сам не так давно был тут приходящим учителем истории. Кто бы мог тогда подумать, что он еще вернется, причем учениками его будут не лощеные мальчики, а вот эти – волчата, в 12 или 13 лет озлобленные на мир на все сорок. – А где тот ученик, который вчера отвечал про Брута? – спросил Вишневецкий у встретившегося ему в канцелярии Паливцева. Тот гаденько улыбнулся и сообщил, что по приказанию директора школы тот посажен в изолятор. – За что? – За драку. – За вчера… в смысле, за вчерашнее происшествие? – Вот видите, товарищ Вишневецкий, вы сами подтверждаете, что вчера на уроке была драка. Я не стал докладывать Якову Сергеевичу. Так вот, этот интересующий вас ученик отправлен в изолятор за сегодняшнюю драку. Борис Леонидович резко повернулся на каблуках своих старомодных полуботинок и хотел было идти, но Паливцев придержал его и шепнул через плечо: – Мне кажется, этому парню еще не раз придется проводить время в помещениях с решетками на окнах. Илья сидел на коечной панцирной сетке и большим пальцем правой ноги рисовал на полу. Из-под ногтя текла кровь. Рисунок удавался. Борис Леонидович открыл замок и, войдя, аккуратно закрыл изнутри. Ключ прицепил к указательному пальцу. Подросток смотрел вопросительно-дерзко, но ничего не говорил. – Ну, здравствуй, Илья. – И вам не хворать, дядя. – Странно от тебя слышать подобное… – А что, вы хотели бы услышать, как раньше, приветствие по-французски? – Пуркуа па? – печально усмехнулся Вишневецкий. – Ладно… Я тебя почти сразу узнал, хоть ты и сильно вырос. – А вот вы вообще не выросли, Борис Леонидович. Даже усохли. На подножном корме сидите, что ли? А то у них так принято. – У кого – у них? Илья хмыкнул и выставил нижнюю губу. Она сильно разошлась, а в углу рта напух большой лилово-синий кровоподтек. Парня вообще порядком отделали, как отметил Борис Леонидович, пообвыкшись в полумраке изолятора: переносица распухла, левый глаз заплыл, на шее – длинная царапина, костяшки пальцев сбиты в кровь. При этом подросток весело и нахально ухмылялся, демонстрируя нетронутые зубы. – Хорошо, – сказал Борис Леонидович, – давай договоримся. Я не знаю ничего о тебе, ты – обо мне. – А что такого вы знаете обо мне? То, что я нахожусь в этом чертовом особняке без прежних своих привилегий? Так нынче это в порядке вещей. А что вы жили в Крыму при Врангеле – так я не собираюсь никому говорить. У вас положение даже лучше моего, Борис Леонидыч. Если я заложу вас – то вас просто расстреляют, я думаю… Даже не будут что-то доказывать. – А если я?.. – буркнул Борис Леонидович. – А вот если вы заложите меня, то стрелять меня, уж конечно, никто не будет – подумаешь, надцатый внук графа Каледина, сколько их там было?.. Тем более я записан не как Каледин, а вообще как какой-то Холодный… так вот получилось. А вот все эти Пыжи, Сени-бородавочники, Абреки, Ипы… они по отдельности, если совсем покопаться, быть может, не самые плохие пацаны… но вот все вместе – задавят. Или утопят, или в пролет скинут, а потом скажут, что сам. – Что, бывало? – А то. Раза два уж. Один раз – сына бывшего городского головы уходили. А второй – какого-то пришибленного, он вообще, кажется, не в себе был… В корыте утоп – не шучу. Наступила тишина. Рисунок на полу под ногой Ильи разрастался, и проступила чья-то смешная ушастая морда. – Тебе сколько лет? – наконец отрывисто спросил учитель истории. – Тринадцать. А что? – Кошмар. – Почему? – Мальчики в твоем возрасте не должны рассуждать, как битые взрослые. Хотя… эх!.. – Борис Леонидович безнадежно махнул рукой. – Конечно, у твоих сверстников, у многих… сейчас год идет за два, за три, за четыре. – У некоторых отсчет вообще уже прекратился. – За что они тебя били, Илья? – А вы как думали, Борис Леонидович? Или ожидали, что они поделятся со мной хлебной пайкой и запасной подушкой? Я Пыжа на смех поднял, а это у них не прощается. Да и Ип, гад, маленький, а ядовитый – свою группу на попа ставит в два счета и против кого угодно. Вот я и встрял. – Понятно, – мрачно сказал Борис Леонидович. – Весело тут у вас… – Как и везде. Учитель истории склонился к Илье и произнес тихо, но внятно: – А откуда ты это… осведомлен о том, что я был в Крыму при бароне Врангеле? – Главное, чтобы не я, а какой-нибудь товарищ Лагин об этом не узнал. – Это кто такой? – А вчера с Левой был, с усатым. В коже. Чекист. Ушлый товарищ, – с непередаваемой смесью одобрения и гадливости выговорил Илюха. – Я его еще с тех времен помню, как он у нас в шестнадцатом году дом на Иерихонке ставил [6] и квартиру на Ливерном… Мне тогда шесть лет было, я как раз что-то там хворал и приехал из Петрограда подлечиться. У Вишневецкого загорелись глаза. – Товарищ Лагин был домушником? Как же он попал в… – Борис Леонидович, – в полудетском голосе сквозила убийственная взрослая ирония, – вы действительно полагаете, что кадры ВЧК пополняются исключительно… монахами, что ли? Да, Дзержинский учился в семинарии. А в Желтогорске – нормальные уголовники. Вот так-то. – Да. Значит, я много пропустил… – протянул Вишневецкий. – Ладно, Илья. Станем помогать друг другу. Может, все будет нормально. Подросток пошевелился на кровати. Кровь из разодранного пальца уже унялась, а рисунок все еще не был закончен. Илья подумал, а потом, плотно установив ступню на бетонный пол, притопнул сверху второй… Борис Леонидович даже вздрогнул. Илья аккуратно дорисовал толстую ушастую рожу, явно наслаждаясь некоторым замешательством учителя, а потом проговорил: |