Онлайн книга «Жиган по кличке Лед»
|
– Не знаю, как вы, а кто-то уже засмолил, – со знанием дела сказал пучеглазый зэк, которого все звали Сено – то ли за цвет волос, то ли за то, что он был отъявленным курильщиком. – Воняет. – Да чего вы орете? Дайте подремать бродягам, – прозвучал чей-то недовольный сонный голос. – Кентуются на полтайги… Говорившего можно было понять. Эшелон, везущий по этапу в Забайкалье заключенных, медленно подползал к Слюдянке, небольшой байкальской станции при населенном пункте, только год назад получившем статус города. Конечно, все это мало заботило тех, кто ехал по вагонам по 42 человека в каждом, стараясь не думать о том, что этап – это еще ничего. Куда важнее было то, что этим очень ранним утром страшно хотелось спать, еще больше – пить, кому – курить, и всем до единого хотелось на волю. Один из зэков высунулся в окно. Приближалась станция. На нескольких путях стояли грузовые составы. Свободен был один путь – по нему словно украдкой и пробирался «столыпинский» состав. Заключенный задергал, завертел головой, увидев, что ближайший к ним состав – нефтеналивной, огнеопасный, способный в случае возгорания разнести всю станцию. – Пацаны! Братва! – заверещал он. – Ты чего орешь? – спросил у него высокий арестант со шрамом на виске и сощурил один глаз. Тот пробормотал: – Сукой буду… горим! Ща если нефтянка грохнет – хана… Прямо с этапа в преисподнюю покатимся… – Чего он там бакланит? Шнырь, ты людям дашь поспать? Однако высокий со шрамом на виске даже не посмотрел в сторону того, кто выказал недовольство. Он выглянул сам и увидел, что, отделенный от них всего одним вагоном, ширится очаг пламени. Только халатностью, сном охраны можно было объяснить то, что в той части эшелона, где размещались спецчасть, штаб, кухня и каптерка, горели вагоны, где ехал начальник эшелона и где перевозилась документация на всех поступивших на этап заключенных. Машинист, наверно, тоже заметил возгорание либо слишком поздно, либо по каким-то неисповедимым, одному богу ведомым, обстоятельствам не заметил вовсе. Несложно было предположить, что через несколько минут огонь, раздуваемый к хвосту эшелона, доберется и до них. Высокий зэк со шрамом заорал во весь голос: – Эй, вохра! Хорош кишку давить! Пожар в эшелоне! Ща на вагонзаки перекинется, если уже не пошел! Мужики, – кивнул он своим, – быстро разбирай нары! Будем двери вышибать, а то сгорим все на хер, пока они проснутся! – Что шумим, шваль? – проклюнулся голос вохровца-узбека, которого оторвали от лучшего его сна, ароматного и желанного, как самаркандская дыня. – Ай-вай! Дым! – Пустили петуха! Сожгут, гады! – Дай дышать, начальник! – взвизгнул кто-то еще не очень проснувшийся. Бабахнули два выстрела. Потом охрана затеяла еще более интенсивную пальбу, чтобы навести порядок и пресечь возможную панику. В эшелоне и вокруг него затеялась лихорадочная возня, локомотив наконец затормозил состав в непосредственной близости от цистерн с наливной нефтью, и тотчас же эшелон был оцеплен вохрой. Подоспели пожарные и спецбригада сцепщиков, которые сразу же стали отцеплять уцелевшие вагоны с заключенными. Начальник эшелона, еще не отошедший от сна, опухший и злой, орал охрипшим голосом, но его никто не слушал. Какая-то мудрая голова предложила согнать всех заключенных в здание вокзала и держать там до победного конца, пока не будет внесена ясность в деле с пострадавшим подвижным составом. Сказано – сделано. Коменданту станции, который пытался возражать, было указано, что в его обязанности входит обеспечение бесперебойного пропуска эшелонов через вверенную ему станцию, а раз уж так вышло, что этого он сделать не сможет, то пусть помалкивает. Под прицелами вооруженной охраны эшелона, укрепленной стрелками НКПС, заключенных стали прогонять через оцепление. Из-за задымления было трудно дышать, но главное было сделано: нефтеналивные цистерны, уже начавшие было дымиться, были благополучно спасены от возгорания. К людям такой заботы проявлено не было. Только по предварительным данным, в пожаре сгорело или задохнулось в дыму около 20 заключенных. Еще полтора десятка были извлечены из вагонзаков с такими ожогами, что прибывший врач махнул рукой: дескать, такие поражения лечатся только в спецклиниках в Москве, Ленинграде и Киеве… Однако начальника эшелона более всего заботило то, что сгорела вся документация. Это сулило большие неприятности. В конце концов сейчас он даже не знал, кого везет. Он метался вдоль израненного эшелона, глядя на то, как сцепщики наконец-то отсоединяют изуродованные огнем вагоны, как выносят погибших и пострадавших; как комендант станции на соседних путях нежно, как любимую женщину, гладит по черному нагретому боку, маслянистому, гибельному, огромную цистерну с надписью «Нефть». Один из рабочих-сцепщиков, подняв перепачканное в копоти и в мазуте лицо, сказал сочувствующим тоном: – Повезло вам. Еще чуть-чуть, и все бы ахнули на тот свет. А вас бы посмертно сняли с занимаемых должностей и лишили бы всех званий. – Поумничай мне тут!.. – процедил сквозь зубы начальник эшелона и помчался в здание вокзала – проверять, как размещают заключенных. – Не дымись, начальник! Здесь это опасно… – тихо выговорил ему вдогонку сцепщик. Напарник «умника» осторожно придержал того за рукав и проговорил: – Ну, ты че, в самом деле?.. Нет, ты, конечно, фартовый. Я и сам вижу, да и люди такие о тебе говорили, что попросту воздух не сотрясают. Только что ты к этому псу цепному лезешь? – А у него такая жизненная планида: гавкать, кидаться да лаять, – отозвался сцепщик и вытер лоб. – Уф, жарко! – Понял… Уходить надо в холодок. – Да, к Байкалу… – А там? – Есть у меня пара мыслишек, – ухмыльнулся фартовый человек в одежде рабочего-сцепщика и привычным, лет за пять отточенным движением потер шрам на левом виске. – Главное – не торопиться. – Тут еще братва… – тихо сказал напарник. – Они схоронились тут неподалеку… Удалось бежать при переполохе, как я тебе с самого начала предлагал, а ты не послушал. – Кто там? – Сено, Федька Меченый, Мастырка, Игоряша Васильков. – Понятно… Мальки врассыпуху. Нет, не возьму, – качнул головой тот. – Ненадежные, не потащишь их с собой: и сами сгинут, и тебя за собой потянут. «Грача» подрезать – это они могут, но не более того. А серьезный путь на голом понте не пройдешь. Там более, – чуть возвысил он голос, – по их следу наверняка уже пустили вохровских овчарок, которые на арестантское мясо очень чутки. – Лед, – повернулся к нему напарник, – все равно документы сгорели… давно хотел у тебя спросить: а сколько тебе лет? Я про тебя слышал, когда еще срок не получил, а сейчас вроде как сам уже в авторитете, и вот ты – живой и довольно молодой. По роже сейчас и не срисуешь. Сколько? – А сам во сколько оценишь? – напряженно спросил собеседник и посмотрел назад. Чисто. |