Книга Я не толстая, страница 7 – Мэг Кэбот

Кроме того, если у меня двенадцатый размер, это не значит, что я толстая. Это размер средней американки. И, извините меня, на свете полно девушек двенадцатого размера, у которых есть парни. Ладно, у меня парня нет, но у многих других девушек моего размера – есть.

И хотя у нас с Рейчел разные приоритеты (ей нужен бойфренд, а я бы пока согласилась на диплом бакалавра), и мы, похоже, не сходимся во взглядах на еду (по ее представлениям, еда – это салат латук без заправки, а по моим – фалафель [1] с добавочным тахини, [2] плюс пита с хуммусом, [3] ну и, может быть, еще мороженое на десерт), мы с ней неплохо ладим. Во всяком случае, сейчас мне показалось, что Рейчел поняла мой красноречивый взгляд.

– Миссис Эллингтон, – сказала она, – давайте, мы проводим вас домой. Я подниму вас наверх. Вы согласны, миссис Эллингтон?

Миссис Эллингтон вяло кивнула. Похоже, она уже забыла о моих карьерных изменениях. Рейчел взяла жену президента под руку, а Пит у нее за спиной жестами показал пожарным, чтобы они пропустили ее и миссис Эллингтон к лифтам, которые только что включили. Когда двери лифта открылись, я невольно занервничала и огляделась: вдруг на стенках лифта кровь? Я слышала, что тело нашли на дне шахты лифта, но вдруг какие-то части тела погибшей остались на крыше?

Слава богу, ничего такого я не увидела. Лифт выглядел как обычно: панели под красное дерево в латунной окантовке, на которых многие поколения студентов ключами царапали свои инициалы или неприличные слова.

Двери лифта закрылись, и я услышала, как миссис Эллингтон очень мягко произнесла:

– Птицы.

– Боже правый! – прошептала Магда.

Мы с ней стояли у лифта и смотрели, как на табло загораются лампочки этажей, лифт поднимался к пентхаусу.

– Надеюсь, ее там не вырвет.

– Я тоже надеюсь, – согласилась я.

Магда содрогнулась, как будто подумала о чем-то очень неприятном (вероятнее всего, о блевотине миссис Эллингтон) и огляделась.

– Здесь так тихо. – Она обхватила себя руками. – Так тихо в общежитии никогда не бывает.

Магда права. В вестибюле сейчас было до странности тихо, трудно поверить, что здание населяют семьсот молодых людей, большей частью еще не вышедших из подросткового возраста. Никто не ворчит по поводу того, что студенты-помощники слишком долго сортируют почту (примерно семь часов, а я слышала, что Джастин удавалось заставить их управиться с этой работой за два. Я иногда подумываю, не заключила ли Джастин договор с сатаной), никто не жалуется на сломанный автомат для размена монет, никто не катается по мраморному полу на роликовых коньках, никто не спорит с Питом насчет правил регистрации гостей.

При этом нельзя сказать, что вокруг нет ни души. Вестибюль кишмя кишит людьми: по нему с мрачными лицами бродят полицейские, пожарные, охранники в голубой униформе, студенты – старшие по этажам. Но при этом все молчат.

– Пит, – сказала я, подходя к столу охраны. – Ты знаешь, кто погиб?

Охранники знают обо всем, что происходит в зданиях, где они работают. Они просто не могут не знать: все, студенты, которые курят на лестничных площадках, деканы, которые суют носы в лифты, библиотекари, которые занимаются сексом в кабинках для индивидуальных занятий, – все видно на мониторах, стоящих перед охранниками. Впечатляющее зрелище.

– Конечно.

Пит, как обычно, одним глазом наблюдал за вестибюлем, а другим смотрел на экраны мониторов, каждый из которых показывал свою часть общежития (то есть резиденции), начиная от входа в апартаменты Эллингтонов в пентхаусе и заканчивая прачечной, расположенной в подвале.

– Ну, – нетерпеливо спросила Магда. – Так кто?

Пит покосился в сторону стойки ресепшен, проверяя, не слышат ли его студенты, которые там работают.

– Келлог. Элизабет. Первокурсница.

Я испытала облегчение – никогда не слышала это имя. Потом я устыдилась своих чувств: погибшая девушка – не одна из моих подопечных работающих студентов, но все равно она – погибшая восемнадцатилетняя девушка.

– Как это случилось? – спросила я.

Пит бросил на меня саркастический взгляд.

– А ты как думаешь?

– Но… – Я не знала, в чем дело, но мне не давало покоя ощущение, что что-то не стыкуется. – Девочки такими вещами не занимаются. Я имею в виду, не катаются на крышах лифтов.

Пит пожал плечами.

– Эта каталась.

– Но с какой стати она этим занялась? – недоумевала Магда. – Как ей в голову пришла такая глупость? Может, она была наркоманкой?

– Откуда я знаю?

Казалось, наши вопросы раздражали Пита, но я знала, это только потому, что он нервничает не меньше нашего. Что вообще-то странно, ведь он уже многое повидал на своем веку – как-никак работает в колледже больше двадцати лет. Как и я, он пошел на эту работу из-за преимуществ, которые она дает. Он был вдовцом с четырьмя детьми, и им предоставлялась возможность получить очень хорошее образование, причем бесплатно. Это было главной причиной, по которой Пит пошел работать в учебное заведение – после того как из-за травмы колена был вынужден перейти в полицейском управлении Нью-Йорка на конторскую работу. Его старшая дочь, Нэнси, мечтала стать педиатром.

Долгая трудовая деятельность в должности охранника не мешала Питу краснеть, как помидор, всякий раз, когда кто-нибудь из студентов, злясь, что его, к примеру, из соображений пожарной безопасности не пропускают в здание с суперсовременным галогеновым фонарем, называл охранника «копом напрокат». Это было несправедливо, потому что Пит очень хорошо выполнял свою работу. Разносчику пиццы удается проникнуть в Фишер-холл и подсунуть под каждую дверь листовки с меню только в те дни, когда на дежурстве не Пит.

При этом Пит – добрейший человек на свете. Например, все знают, когда кто-нибудь из студентов спускается вниз, с отвращением держа на вытянутой руке ленту-липучку с прилипшей к ней мышью, Пит обычно выходит с липучкой в парк и поливает ее маслом, чтобы мышь смогла отклеиться и убежать. Ему претит мысль, что кто-то умрет у него на глазах.

– Следователь наверняка сделает анализы на алкоголь и наркотики. – Пит попытался сказать это небрежным тоном, но у него не получилось. – Если, конечно, он вообще сюда приедет.