Книга Лошадиная доза, страница 15 – Евгений Сухов

С той самой поры Мария стала Василия сопровождать. Помогала и мешки из пролетки стаскивать, и трупы землей присыпать и при надобности в реку с крутых склонов сталкивать.

Раза два их видел милицейский патруль. Не остановил. Видать, прав оказался Василий…

Родилась Мария под самой Ригой, в Лифляндской тогда еще губернии, в небольшом и зеленом местечке Пиньки, что расположено в десяти верстах от Риги. Родители ее, прилежные католики, выдали семнадцатилетнюю Марию замуж за Карла Подниекса, сорокадвухлетнего вдовца-рижанина, приходившегося отцу Марии каким-то дальним родственником. Карл работал на городской скотобойне, носил брезентовые фартук и штаны, сапоги из резины, такие же перчатки, а в свободное от работы время играл на диге ^[1] и время от времени приглашался в любительские оркестрики, чтобы музыкой развлекать гостей на свадьбах.

Однажды осенью, возвращаясь с одной такой свадьбы, будучи хмельным, Подниекс неловко поскользнулся и попал под трамвай. То, что от него осталось, походило на туши, которые ему самому приходилось разделывать на своем месте работы. Случилось это недалеко от Царского сада в Питерсале. Мария в то время была на сносях: ждала своего первого ребенка, которого Карл успел сделать в один из перерывов между работой на скотобойне и игрой на диге. Так Мария осталась одна.

С годик она мыкалась, перебиваясь поденщицей-прачкой в богатых домах, каковых в Риге насчитывался не один десяток. Получив кое-какую денежку, спешила к ребенку, мыла его, кормила и снова отправлялась стирать господские исподники.

В одном из богатых домов с ней свел знакомство садовник Конрадс Валдс. Он имел большую семью, троих несовершеннолетних детей, но ему хотелось новизны и свежих ощущений, и молчаливая поденщица-вдова, как ему показалось, могла ему все это предоставить.

Потихоньку он стал обхаживать Марию, несколько раз провожал до ее квартирки в подвале дома на улице Малой Монашенской. А в один из выходных дней напросился к ней в гости, взял с собой бутылочку вина и пряников, и после небольшого застолья, когда измотанную работой и ребенком Марию сморило и она плохо чего соображала, подвел ее к кровати, повалил и, заговорив ласковыми словами, получил желаемое. Особой нежности он от полусонной Марии не получил, но для первого раза вполне удовлетворился.

Потом был второй раз и третий, причем Валдсу хотелось все новых и новых ощущений, а поэтому формы его любовных сношений с Марией становились все разнообразнее и изощреннее. Мария безропотно исполняла все его просьбы и прихоти. Сама она никакого удовольствия от того, что происходило у них в постели с Валдсом, не получала, но деваться в ее положении особенно было некуда: садовник не был жаден, частенько помогал денежкой и приносил вкусную еду ей и ее сыну.

Через месяц с небольшим с начала встреч с игривым садовником Мария почувствовала, что опять понесла. Она сказала об этом Валдсу, тот как-то странно посмотрел на нее и вдруг куда-то срочно заторопился, сказав, что вспомнил про срочное и безотлагательное дело. Больше он к ней не приходил, подарков не приносил, а когда ей приходилось бывать в том господском доме, где служил садовником Конрадс Валдс, она его так ни разу и не увидела: узнавая о ее приходе, Конрадс либо прятался, либо отпрашивался на это время со службы под каким-то надуманным предлогом. Словом, как ухажер садовник кончился…

По прошествии означенного срока Мария родила девочку. И снова началась изнурительная работа прачкой, уход уже за двумя детьми и полная безысходность в будущем.

В девятьсот тринадцатом году, когда сыну Марии было почти четыре года, а дочери едва исполнилось два, она, выходя из дома по улице Большая Монетная, где раз в неделю делала уборку и стирала белье, столкнулась с благообразного вида мужиком лет тридцати пяти.

— Ты здеся, что ли, проживаешь? — без всякого «здрасте» и прочих обходительностей поинтересовался мужик.

— Нет, — ответила Мария.

— Так, стало быть, служишь тут? — снова спросил он, оглядывая Марию с головы до ног.

— Служу. Поденщицей.

— А-а, — протянул мужик. — А как тя звать-то?

— Мария, — ответила она.

— А меня Василием кличут. Василием Ивановичем. Будем, стало быть, знакомы.

Мария кивнула и собралась было идти дальше, но Василий задержал ее, схватив за руку. Рука у него была сильная, не вырваться.

— Вот, приехал после… — Он хотел сказать: «после годовой отсидки в исправительном арестантском отделении», да остерегся. Ни к чему бабе знать такие подробности его личной жизни, даже если знакомство закончится сегодняшним днем. Поэтому продолжил так: — После долгих лет отлучки. Мы с батей моим когда-то тут на железной дороге работали. А когда он помер, я на хуторах жил, батрачил на хозяев. Еще до того, как в солдаты забрали. Теперь вот возвернулся, кучером хочу наняться. Говорят, хозяевам энтим, — повел он подбородком в сторону дома, из которого вышла Мария, — кучер нужон. Не слышала, так ли это?

— Не слышала, — мотнула головой Мария.

— А какие они, хозяева-то? Добрые али злые?

— Добрые.

— Это хорошо, — удовлетворенно констатировал Василий. — Люблю добрых… А ты домой, что ли, собралась?

— Домой, — кивнула она.

— А что, дома тебя дети малые ждут? — хмыкнул Василий.

— Ждут, — ответила Мария.

— И муж ждет?

Она промолчала.

— Нет, стало быть, мужа. А дети — имеются. Вдовица?

Мария молча кивнула.

— И я вдовец. — Василий понурил голову, искоса наблюдая за реакцией Марии. Приметил, как изменился ее взгляд, похоже, в нем появилось доверие. Это то, что надо…

Она бросила на него еще один короткий взгляд и пошла дальше. Он двинулся следом. Так они и шли: она впереди, он немного поодаль и в сторонке, пока не подошли к ее квартирке в подвальчике. Открывая дверь, она снова оглянулась и вошла внутрь. Василий постоял еще немного, потом повернулся и потопал прочь.

Через два дня, уже под вечер, он пришел снова. В кармане у него были бутылка водки и круг копченой колбасы. В руке — кулечек с конфетами.

— Это тебе и детям, — протянул он ей кулек. Потом, потоптавшись, спросил: — Я войду, что ль?

Мария молча отступила от двери, давая гостю возможность пройти.

Василий неспешно вошел, протопал в комнатку, огороженную пополам занавеской, заглянул за нее. Старший ребенок спал, приоткрыв рот, младший просто пялился в потолок, видно, о чем-то размышляя.

— Не соврала про детей, — удовлетворенно произнес он, отпустив занавеску. — Я так и думал.

Достал из кармана водку и поставил ее на стол. Потом вынул колбасу, положил рядом с бутылкой и спросил: