Онлайн книга «Зона интересов»
|
Сей маленький ритуал имел огромное социосексуальное значение, ибо мы, она и я, жили в стране, где он приравнивался к преступному сговору. В барах и ресторанах, в отелях, на железнодорожных вокзалах et cetera висели таблички «Женщин просят не курить», а на улицах мужчины определенного пошиба – все больше курильщики – считали своим долгом подвергать поношениям сбившихся с правого пути женщин и выдергивать сигареты из их пальцев, а то и губ. Ханна сказала: – Я знаю, что это нехорошо. – Не слушайте никого, госпожа Долль. Внемлите нашему поэту. «Воздержись, воздержись, воздержись. Вот она, вечная песнь». – Я обнаружила, что это немного помогает, – сказала она. – От запаха. Последнее слово еще слетало с кончика ее языка, когда мы услышали нечто, нечто принесенное ветром… Беспомощный, дрожащий аккорд, фуговое созвучие человеческого ужаса и смятения. Мы замерли, нам казалось, что глаза наши разбухают. Я чувствовал, как мое тело сжимается, готовясь к удару еще более сильному. Затем наступила пронзительная тишина, зудевшая в ушах, точно комар, а за ней, полминуты спустя, неуверенный, неровный всплеск скрипичной музыки. Казалось, все слова на свете существовать перестали. Мы курили, беззвучно вдыхая дым. Ханна засунула два окурка в пустой пакетик из-под семян и спрятала его на дне лишенной крышки резиновой бочки. – Ваше любимое сладкое? – Э-э, манная каша, – ответил я. – Манная? Манная каша ужасна. А как насчет пропитанного вином бисквита со сливками? – У него имеются свои достоинства. – Что бы вы предпочли, слепоту или глухоту? – Слепоту, Полетт, – сказал я. – Слепоту? Слепота гораздо хуже. Глухоту! – Слепоту, Сибил, – повторил я. – Слепых людей все жалеют. А глухих не переносят. Должен сказать, с девочками я поладил совсем неплохо, и по двум причинам: подарил им несколько пакетиков французских конфет и, что более существенно, скрыл удивление, когда услышал от них, что они близнецы. Неидентичные – Сибил и Полетт были просто родившимися одновременно сестрами, не обладавшими даже отдаленным родственным сходством: Сибил пошла в мать, а Полетт, бывшая на несколько дюймов ниже, уже исполняла мрачное обещание, данное ее именем [7]. – Что это был за страшный звук, мама? – спросила Полетт. – О, просто какие-то люди валяли дурака. Притворились, что сейчас Вальпургиева ночь, и пытались напугать друг друга. – Мам, а почему, если я не почищу зубы, папа всегда это знает? – спросила Сибил. – Что? – Он всегда прав. Я спросила у него почему, а он говорит: «Папа знает все». Но откуда он все знает? – Он просто поддразнивал тебя. Гумилия, сегодня пятница, наполните для девочек ванну. – Ой, мам. Можно мы поиграем с Богданом, Торкулем и Довом? Десять минут. – Пять. Пожелайте господину Томсену спокойной ночи. Богдан был поляком-садовником (старым, высоким и, разумеется, очень худым), Торкуль – ручной черепахой, а Дов, сколько я понял, подростком, помогавшим Богдану. Скоро я увидел их под ветвями ивы – сидящих на корточках близнецов, Богдана, еще одну помощницу (местную девочку, Брониславу), Дова и крошечную Гумилию, Свидетельницу… Мы смотрели на них, Ханна сказала: – Он был профессором зоологии, Богдан. В Кракове. Подумать только. Жил там. А теперь он здесь. – Мм. Госпожа Долль, часто ли вы бываете в Старом Городе? – О, почти ежедневно. Время от времени Гумилия подменяет меня, но, как правило, я сама отвожу дочерей в школу и забираю оттуда. – А я там живу. Пытаюсь привести мою квартиру в достойный вид, но у меня иссякли идеи. Возможно, мне просто нужны хорошие драпировки. Вот я и подумал, не могли бы вы как-нибудь заглянуть ко мне и высказать ваше мнение? Профилем к профилю. Не лицом к лицу. Она скрестила руки и сказала: – И как, по-вашему, это можно устроить? – Да тут и устраивать особенно нечего. Ваш муж ничего не узнает. – Я решился зайти так далеко, поскольку, проведя в ее обществе час, убедился, и полностью, что женщина, подобная ей, не может питать привязанность, хоть какую-то, к мужчине вроде него. – Вы подумаете об этом? Она довольно долго смотрела на меня молча – так долго, что улыбка моя начала скисать. – Нет. Это очень безрассудное предложение, господин Томсен… Вы многого не понимаете. Даже если думаете, что понимаете все. – Она отступила на шаг: – Если хотите ждать дальше, пройдите в ту комнату. Ступайте. Вы сможете почитать там номер «Наблюдателя» за среду. – Спасибо. Спасибо за гостеприимство, Ханна. – Не за что, господин Томсен. – Мы еще увидимся, не так ли, госпожа Долль, через неделю? Комендант был настолько добр, что пригласил меня. – Раз так, то, полагаю, увидимся. До свидания. – До свидания. * * * Пауль Долль нетерпеливо подрагивающей рукой наклонил графинчик над шаровидной коньячной рюмкой, проглотил налитое в нее, как истомленный жаждой человек, и налил новую порцию. И спросил через плечо: – Не желаете? – Если вы не против, майор, – ответил я. – О, большое спасибо. – Стало быть, они приняли решение. Да или нет? Дайте-ка я догадаюсь, – да. – Почему вы в этом уверены? Он подошел к кожаному креслу, рухнул в него и рывком расстегнул верхнюю пуговку кителя. – Потому что так я получу новые затруднения. Это же их руководящий принцип. Давайте создадим для Пауля Долля новые затруднения. – Вы, как и всегда, правы, мой господин. Я противился этому, однако оно случилось. Кат-Зет III… – начал я. * * * На каминной доске в кабинете Долля стояла обрамленная фотография – большая, примерно в половину квадратного метра, глянцевая работа профессионального фотографа (снимал не Комендант, то была эпоха, предшествовавшая явлению Долля). Задний план резко делился надвое, смутное свечение с одной стороны, густая темень с другой. Свет обливал очень молодую Ханну, которая стояла в центре всей сцены (а то и была сцена – бала? маскарада? любительского спектакля?), одетая в перетянутое пояском вечернее платье. – В руках, закрытых по локти перчатками, она держала букет и источала смущение, вызванное непомерностью ее счастья. Прямой подол платья был подвернут и прицеплен к пояску, почти открывая все ее прелести… Снимок был сделан лет тринадцать-четырнадцать назад – сейчас она стала куда красивее. Говорят, что одно из самых страшных явлений природы – взбесившийся в пору гона слон. Из каналов, которые завершаются на его висках, стекают к челюстям две струйки мерзко пахнущей жидкости. В такое время этот огромный зверь пронзает бивнями жирафов и гиппопотамов, ломает перепуганным носорогам хребты. Такова «течка» слоновьих самцов. |