
Онлайн книга «Мефодий Буслаев. Самый лучший враг»
— Ты не выдумывал ад, — негромко сказал Арей, обращаясь непонятно к кому. — Тартар мы придумали сами. Счастье в том, чтобы служить своему назначению, а не изобретать себе новое непонятное назначение. Это гордыня. Выброси рыбу на сушу. Ее чешуя и плавники станут для нее мукой. Брось кошку на дно. Ее легкие наполнятся водой и опять же станут для нее мучением. А если кошка еще и бессмертная, то мука будет длиться вечность. Рядом послышался шорох. Арей настороженно повернулся. Пелька. Подобралась неслышно, как змея, и, приподнявшись на локтях, жадно слушала. — С кем вы разговаривали? — спросила она — Да так, — сказал Арей. — Ни с кем. — Нет. Вы говорили. С тем, кто повелевает громами? Да? — Тебе виднее. — И он слышал? — Да, — неохотно сказал Арей. — Слышал. — А почему он не ответил? — Он не всегда отвечает сразу. Чаще отвечает самим ходом событий. Иногда его ответ отзывается в твоем сердце, порой озвучивается через кого-то, кто и сам об этом не подозревает. Просто человек произносит что-то, а ты понимаешь, что это было сказано для тебя. Все очень по-разному. Если бы он отвечал сразу, мы перестали бы его слушать. Хотя и так, кажется, перестали… Девушка кивнула. — Неужели поняла? — не поверил Арей. — Еще бы! Я же дочь писца! — с обидой отозвалась Пелька и уже другим, нерешительным, голосом добавила: — Можно вопрос? — Один можно, — разрешил барон мрака. — Вас кто-нибудь когда-нибудь любил? «Тот, кто меня создал», — хотел сказать Арей, но тотчас внутри всколыхнулась обида, и он этого не произнес. — Нет. Никто. — Почему? — Это уже второй вопрос. Мы договорились, что будет один. Пелька засмеялась. Ее белые мелкие зубы сверкнули. — Может быть, вы слишком любили самого себя? Ждали ответа, ничего не давая взамен? А вы попробуйте кого-нибудь полюбить первым! — Кого, например? — спросил Арей. — Меня! Или вам больше хочется любить Гуниту? У костра кто-то глухо зарычал. У великанши был прекрасный слух. — Кто назвал меня Гунитой?! Шею сверну! Поужинав, легли спать. Оборотень остался на часах. После него дежурил Олаф, а когда время его стражи вышло, варяг разбудил Мифору. Волшебница открыла глаза за мгновение до того, как его рука прикоснулась к ее плечу. — Ну как? Все спокойно? — спросила она. — Почти, — сказал Олаф, — Послушай! Мифора села, кутаясь в плащ. Было холодно. К земле жался влажный туман, сквозь который доносились неприятные звуки. Казалось, где-то недалеко ссорится за добычу стая ворон. — Гарпии, — сказал Олаф. — От их перьев отскакивают стрелы. Они крадут детей, а с мужчин, нападая сзади, стараются когтями содрать скальп. — На нас не нападут, — сказала Мифора. — Мы для них слишком сильный отряд. Варяг устроился под плащом: — Да, не нападут, но своими криками могут привлечь кого-то поопаснее. Например, аземану. Днем она женщина как женщина, а вот ночью превращается в огромную летучую мышь. Жертву обычного вампира и жертву аземаны несложно отличить. Вампир обычно насыщается после десятка глотков, а вот у жертвы аземаны не остается ни капли крови. Мифора любовалась своими перстнями. Четыре темных перстня жадно впитывали лунный свет. Четыре светлых напротив, защищались от него зеленоватым мерцанием. — Да, — согласилась она. — Аземаны опаснее вампиров. В полете стремительнее молнии. Сонную артерию перекусывают в один момент. И окончания крыльев у них острые. Голову срезают на раз, особенно при атаке сзади… Олаф уже лежал с закрытыми глазами, собираясь спать. — Но я все равно предпочел бы иметь дело с аземанами, — зевая, сказал он. — Аземаны — истинные женщины. Обожают тайны. Если успеешь спросить что-нибудь вроде «Спорим, ты не знаешь, на какой палец ундины надевают наперсток?››, аземана никогда тебя не убьет, пока не узнает ответа. И считать обожают. Рассыпь пару горстей пшеницы — и, пока аземана не сосчитает все до последнего зернышка, ты в полной безопасности. Мифора смотрела на Пельку. Девушка спала под бараньей шкурой рядом с Магеммой. Во сне лицо ее казалось взрослым. Даже приоткрытый рот не портил серьезности его выражения. Под щекой у Пельки, там, куда обычно подкладывают ладони, плашмя лежал нож. — Хорошая девчонка! Осторожная, быстрая, как ласка. Опасность чувствует лучше Штосс, — похвалила Мифора. — Эго потому, что она слабая. Гунита знает, чего нужно бояться, а на остальное не обращает внимания, а девчонке надо бояться всего, — прогудел Олаф. — Да, — согласилась Мифора. — Но она ухитрилась продержаться в Запретных землях несколько долгих лет! Там, где любой подготовленный боец не протянул бы и месяца. — Возможно. Но впереди горы, — сказал Олаф. — Лучшее, что мог бы сделать Арей, это дать девчонке хорошего пинка в направлении, противоположном нашему движению. А он почему-то держит ее. — Возможно, она ему нравится, — заметила Мифора. — Исключено. Он страж мрака, — сказал Олаф. — Стражу мрака позволительны только легкие интрижки. А любить нельзя. Любящий неблагонадежен для мрака. Мифора подышала на один из перстней, украшенный тремя мелкими изумрудами, и протерла его бархоткой. Перстень заблестел так, что стало больно смотреть, и ей пришлось опустить крышечки очков. — С каких это пор ты заботишься о мраке, Олаф? — поинтересовалась она. — Я не забочусь ни о мраке, ни о свете. Я лишь знаю, что ту, которая полюбит стража мрака, ждет смерть. И это так же точно, как если бы я вогнал ей нож в глаз, — сказал варяг. На другой день они подошли к скалам. Горы начинались с отдельных разбредающихся камней, выступавших из-под земли твердыми хребтами. Мнительной Пельке они казались живыми. Ей чудилось, что сейчас они вздыбятся и нападут. — Надо подниматься, — сказал Олаф, когда стало ясно, что дальше пути нет. — Ты уверен? — Я здесь впервые как и вы, — сказал варяг. — Но дракон смотрит туда… И правда, морда прикрученного к спине мула дракона была устремлена за скалистую гряду. Выгл-дел дракон неважно, но явно лучше, чем вчера. Глаза его блестели. Он даже пытался освободить одно крыло. Первым опять пошел Олаф. За ним Магемма вела мула. За Магеммой — Пелька, потом оборотень, Штосс с Мифорой и замыкающим Арей. Копыта мула скользили. Штосс ушибла ногу и ругалась. Так, в тяжелом подъеме, прошло несколько часов. Под конец пришлось идти по каменистому козырьку, прижимаясь к скале. Вершина гряды напоминала скол зуба. Небольшая площадка — и сразу же спуск к подножию второй гряды. Перед тем как перевалить через вершину, Арей остановился. Козырьком поднес к тазам руку и долго смотрел на оставшуюся позади равнину. Вдали, у серых одиночных камней, отмечавших выход из той балки, где виверн поджарил мула, тянулась цепочка темных точек. |