Книга Лев с ножом в сердце, страница 49 – Инна Бачинская

Он проводил меня до самой двери. В моей комнате удобно расположился в дворцовом кресле главред. Ждал меня с нетерпением. Эрика как ветром сдуло.

— Лизонька, — Аспарагус поднялся мне навстречу. — А я уже заждался. Как… вы? Вас не было вчера…

— Хорошо, Йоханн Томасович, — ответила я. — Спасибо. Все хорошо.

— А… Ирочка? — он произнес ее имя с придыханием.

— Тоже хорошо.

— Ирочка сказала, у вас какие-то дела… — Он настороженно смотрел на меня, явно ревнуя.

Мне стало его жалко.

— Мы просто… прошлись по магазинам. — Я прикусила язык и вспыхнула, вспомнив, на чьи деньги мы вчера разгулялись.

— Может, поужинаем сегодня? — Он смотрел на меня с надеждой. На скулах выступили красные пятна. Выражение лица — глуповато-неуверенное.

Я отвела взгляд. Мне стало неловко. Неужели это любовь?

— Я позвоню, спрошу.

— Буду ждать ответа! — просиял он. — С нетерпением!

Он замешкался у двери, вернулся, молча взял меня обеими руками за голову и поцеловал в макушку. От него пахло хорошим одеколоном. После чего, не произнеся ни слова, он ушел. Похоже главред уже видел всех нас одной семьей. А как же Миша? Что сказала моя мать Йоханну о своем друге?

Мне было, разумеется, не до писем. Картины Игоря, новая одежда, Эрик, влюбленный, поглупевший на глазах Аспарагус… Ожидание перемен стучало молоточками и требовало отпереть дверь. Разве тут до жалующихся девушек? Не могла я сегодня ни сочувствовать, ни советовать!

Я сидела, закинув руки за голову. Картины Игоря стояли передо мной на полу — я прислонила их к стене. В них не оказалось ничего зловещего, не понимаю, что вдруг на меня нашло тогда? Русалочка была прехорошенькой — в ее возрасте слезы высыхают быстро. А черные монахи… Не спорю, мрачноватый сюжет, особенно для автопортрета. Я уже не сомневалась, что средний монах со светлыми внимательными глазами и есть мой телефонный фантом. Он смотрел на меня, словно хотел спросить… О чем? И почему в монашеском одеянии? Это что… иносказание? Философия? Что это значит? Несет свою ношу? Бремя? Прячется под черным клобуком? Двое других, без лиц — статисты. Он несет свой крест один, в пустоте, и будет нести вечно, потому что у пустоты нет ни конца, ни края?

Телефонный звонок заставил меня подскочить на месте. Я схватила трубку.

— Лиза, — из неимоверного далека прорвался голос Игоря. — Лиза… Вы получили мои картины?

— Да! — крикнула я.

— Вы… Что вы думаете?

— Мне они нравятся.

— Правда? — В голосе его звучала неподдельная радость.

— Честное слово! Где вы? Очень плохо слышно.

— На улице, — прокричал он. — Здесь очень шумно. Лиза… — голос его прервался. В трубке трещало. — Лиза, мы не могли бы встретиться?

— Когда и где? — я не узнавала свой голос — так перехватило горло. — Когда?

Ответом мне был только треск эфира и рев улицы. Игорь исчез. Испугался собственной смелости?

Он так и не перезвонил в этот день. Полная недоумения, я читала письма, не понимая, о чем они… Почему он не перезвонил? Что случилось? Мысли, одна другой абсурднее, лезли в голову. Может, его сбила машина? Он переходил дорогу, отвлекся… Или машина выскочила на тротуар прямо на него! А что — так бывает! Или напали грабители? Или он увидел знакомых, испугался, что… донесут жене? Или жену увидел? Фу, глупость!

От моего радужного настроения не осталось и следа. Я сняла желтый шарф, повесила на спинку стула. Достала из сумки заколку, убрала волосы в пучок. Кончился праздник…

Примерно через час позвонил главред и спросил:

— Ну как, Лизонька?

— Не могу дозвониться, — ответила я.

— Как же так? — забеспокоился он. — Может, что-то случилось?

Я невольно усмехнулась — бедный Йоханн чувствовал то же, что и я.

— Ну что вы, — сказала я. — Не беспокойтесь, она просто вышла… купить продукты. Я буду звонить еще.

— Жду, — ответил он, разочарованный. — Жду.

Я звонила еще несколько раз, но трубку так никто и не взял. Ни моей матери, ни Миши дома не было. Где же они, интересно?

Бедный Йоханн звонил и заходил, но ничем порадовать его я не могла. Он помрачнел, румянец сполз со щек. Глаза стали как у побитой собаки. «И это любовь?» — думала я. Взгляд мой упал на желтый шарф. Сама я, не далее как утром, летела на работу в самом радужном настроении, а сейчас? Наверное, глаза у меня такие же, как у главреда. Где же Игорь?

* * *

— Кошка орет, — Иван Варфоломеевич повернулся к супруге. — Слышишь?

— О, господи! — простонала Мария Игнатьевна. — Только уснула… Какая кошка?

— Люськина! На балконе.

— Почему это она на балконе?

— Потому, — ответил Иван Варфоломеевич. — Она весь день там сидела. Ты Люську сегодня видела? Может, поехала куда, а кошку заперла?

— Куда поехала? Никуда не поехала! Вроде… — Мария Игнатьевна задумалась. — Вроде я ее не видела… Видела… когда ж? Вчера нет, сегодня тоже… Позавчера разве… Не упомню.

— А чего же кошка орет?

Мария Игнатьевна уселась на кровати, прислушалась.

— И правда, орет. Позвонить? — Она вопросительно посмотрела на мужа. — Который час?

— Два.

— Два? О, господи… Будить не хочется. Может, шугануть ее с балкона?

— Как ты ее шуганешь? — возразил муж. — Звони Люське, пусть заберет!

Соседка на телефонные звонки не отвечала. Кошка продолжала истошно орать.

— Пошли, мать, — сказал Иван Варфоломеевич, спуская ноги с кровати и нашаривая на коврике тапочки. — Ключ есть?

— Ключ-то есть, — ответила супруга. — Да как-то неудобно… ночью, без спроса…

Они позвонили в дверь, но никто им не открыл. Мария Игнатьевна протянула мужу ключ. Ей было не по себе.

Иван Варфоломеевич решительно отпер дверь, шагнул в прихожую, включил свет. Жена из-за его спины взглянула, охнула и закрыла рот рукой. Люся неподвижно сидела на полу, опираясь о стену и свесив голову на грудь. Длинные черные волосы закрывали лицо, и от этого было еще страшнее…

* * *

Они оказались дома — мама Ира и Миша. Сидели в кухне. На столе стояли чашки с остывшим чаем. Она — в новом костюме с павлином, он — как всегда, в старых джинсах и черной футболке. Катька прыгала у него на коленях. И снова, как не раз прежде, я подумала: что же их держит вместе? Уж очень разные они. Мишу понятно что, а мою мать? Я невольно представила ее рядом с респектабельным Аспарагусом…

При виде меня они замолчали. Миша смотрел в стол. Мама Ира, возбужденная, с красными пятнами на скулах, с раздувающимися ноздрями, взглянула рассеянно. Поссорились?