Онлайн книга «Игра с огнем»
Я отрицательно покачиваю головой: – Мне уже ничто не кажется глупостями. – Бабушка говорила, что большинство людей не помнят своих прошлых жизней. Или же воспринимают такие воспоминания исключительно как фантазии. Но у маленьких детей разум еще открыт. Они еще имеют доступ к прежним воспоминаниям, хотя и не владеют языком, чтобы рассказать нам о них. Может быть, Лили поэтому так и реагирует на твой вальс – она, наверное, слышала его в прежней жизни. Могу себе представить реакцию Роба на наш разговор. Он уже подозревает меня в неуравновешенности, а если я начну говорить о прошлых жизнях, у него и последние сомнения исчезнут. – Жаль, но другого решения твоей проблемы у меня нет, – говорит Герда. – Не думаю, что тут вообще есть какое-то решение. – Слушай, меня теперь разбирает настоящее любопытство. Если твой торговец антиквариатом в Риме не в силах нам помочь, может, мы сами попробуем найти композитора? Я буду играть на фестивале в Триесте – совсем рядом с Венецией. Я могла бы сделать вылазку в Венецию, на Калле-дель-Форно. Выяснить, жил ли там Л. Тодеско. – Ты пойдешь на такие хлопоты ради меня? – Ну, на такое мне не жалко времени, и потом, мне и самой занятно. Твой вальс великолепен, и я думаю, он никогда не публиковался. Будет здорово, если наш квартет запишет его первым. Мы должны убедиться, что права на него не защищены и юридически все чисто. Как видишь, у меня есть собственные эгоистические основания искать Л. Тодеско. – Он, вероятно, давно уже умер. – Вероятно. – Герда кидает жадный взгляд на ноты. – А если он еще жив? Вернувшись домой от Герды, я вижу «форд-таурус» Вэл на нашей подъездной дорожке; в гараже уже стоит «лексус» Роба. Я не знаю, почему Роб так рано приехал с работы и почему они оба застывают в дверях, когда я захожу в дом. Знаю только, что ни один из них не улыбается. – Где ты пропадала, черт подери? – спрашивает Роб. – Ездила к Герде. Я же тебе говорила, что собираюсь к ней заехать. – Ты хоть представляешь, который теперь час? – А разве я обещала вернуться раньше? Не помню такого. – Господи, Джулия, да что с тобой происходит? Тут вмешивается моя тетушка: – Роб, она наверняка была занята и потеряла счет времени. Тут не из-за чего сходить с ума. – Не из-за чего? Да я уже в полицию звонить собирался! Я трясу головой в недоумении: – Какого черта ты собирался звонить в полицию? Что я такого сделала? – Мы тебя несколько часов пытались найти. Ты не появилась в садике, и мне позвонили на работу. Вэл пришлось ехать забирать Лили. – Но у меня с собой мобильник – почему никто не позвонил? – Мы тебе звонили, Джулия, – говорит Вэл. – Твой телефон переправляет звонки в голосовую почту. – Значит, он сломался. Я вытаскиваю телефон из сумочки и удивленно смотрю на экран. Да, вот они – все здесь, пропущенные и отправленные в голосовую почту. Из садика, от Роба, от Вэл. – Наверное, что-то со звонком, – говорю я. – Может, я его случайно выключила. Или что-то с настройками. – Джулия, ты все еще принимаешь викодин? – осторожно спрашивает Вэл. – Нет-нет. Перестала несколько дней назад, – бормочу я, копаясь в меню телефона, пытаюсь понять, как случайно выключила звонок. Пальцы у меня какие-то неловкие, я все время прикасаюсь не к той иконке. У меня случались такие ночные кошмары – я в отчаянии пытаюсь вызвать помощь по телефону, но все время набираю не тот номер. Но сейчас не ночной кошмар. Это происходит со мной в действительности. – Прекрати, – говорит Роб. – Джулия, прекрати. – Нет, нужно немедленно поменять настройки. Я тыкаю пальцем в иконки, хотя Лили уже выбежала в коридор, хотя уже обхватила руками, словно удушающей лозой, мою ногу. – Мамочка! Я без тебя скучаю! Я смотрю на нее и неожиданно замечаю в ее глазах что-то ядовитое, пробивающееся рябью на поверхность тихих вод и снова ныряющее вглубь. Я резко вырываюсь из ее хватки, и она, даже вскрикнув от боли, застывает на месте с распростертыми руками – ребенок, отвергнутый матерью. Вэл быстро берет девочку за руку: – Лили, поедем-ка со мной, поживешь у меня пару дней. А то мне самой помидоры не снять. Папочка с мамочкой не буду возражать, если я тебя украду? Роб устало кивает: – Думаю, мысль хорошая. Спасибо, Вэл. – Лили, пойдем наверх, соберем твои вещички. Скажи, что ты хочешь взять с собой? – Ослика. Я хочу ослика. – Ну конечно же, мы возьмем ослика. А еще какие игрушки? А как насчет спагетти на ужин? Вэл уводит Лили наверх, а мы с Робом остаемся внизу. Я боюсь посмотреть на него, боюсь прочесть на его лице, что он обо мне думает. – Джулия, – вздыхает он, – давай-ка присядем. Он берет меня под руку и ведет в гостиную. – Мой треклятый телефон сломался, – гну свое я. – Я разберусь с ним позднее. Починю. В нашей семье у Роба именно такая роль. Мастера. Он открывает капот, проверяет провода, находит решение для любой проблемы. А теперь сажает меня на диван, а сам садится в кресло напротив. – Слушай, я знаю, у тебя трудные времена. Ты худеешь. Плохо спишь. – Я не сплю, потому что у меня все еще побаливает спина. Ты хотел, чтобы я перестала принимать викодин, и я перестала. – Детка, мы с Вэл считаем, тебе нужно у кого-нибудь проконсультироваться. Пожалуйста, не думай, речь не идет о психотерапии. Просто проконсультируйся у доктора Роуз. – Доктор Роуз – психиатр, о котором ты говорил? – Ее очень рекомендуют. Я проверил ее квалификацию. Посмотрел места работы, ее врачебный рейтинг. Конечно же, он все проверил! – Я думаю, она тебе очень поможет. Она поможет всей нашей семье. Вернет нас к отношениям, которыми мы наслаждались, пока не началась эта история. – Роб! – кричит Вэл сверху. – Где взять чемодан для вещей Лили? – Уже несу, – отвечает Роб. Он гладит меня по руке: – Я сейчас вернусь, – и идет наверх искать чемодан. Я слышу, как он шурует в нашей спальне, потом – стук колесиков по деревянному полу. Смотрю в окно гостиной – оно выходит на запад. Только теперь я понимаю, как низко стоит в небе солнце – в три часа дня оно гораздо выше. Неудивительно, что спина у меня снова болит: я уже забыла, когда в последний раз принимала тайленол. Я иду в туалет внизу, открываю аптечку, вытряхиваю из пузырька три капсулы повышенной дозировки. Закрываю дверцу шкафчика и вздрагиваю, увидев собственное отражение в зеркале: волосы нечесаны, глаза опухшие, кожа блеклая. Я плещу холодную воду в лицо, провожу пятерней по волосам, но вид мой ничуть не улучшается. Я превратилась в призрак самой себя. Вот она – темная сторона материнства, о которой никто не предупреждает, та его часть, где не только объятия и поцелуи. Никто не говорит, что ребенок, которого ты выносила в своем чреве, ребенок, от которого ты ждала одной только любви, словно маленький паразит, начнет грызть твою душу. Я смотрю на себя и думаю: скоро от меня ничего не останется. |