
Онлайн книга «Гангстер»
Мэри положила свой чизбургер на поднос и прижала салфетку ко рту, пытаясь скрыть смех. — И что же сказали эти маститые критики? — спросила она. — Пуддж заявил, что если он найдет автора и режиссера и пристрелит, то всем станет только лучше, — ответил я. — И еще он сказал, что для меня будет лучше, если я попробую какую–нибудь другую работу. — А Анджело? — Мэри уже открыто смеялась, нисколько не стесняясь этого. — Что сказал он? — Он сказал, что Ли Дж. Кобб и Джордж К. Скотт были великими актерами, — вспомнив этот момент, я улыбнулся, — и что у них были две вещи, которых нет у меня, — талант и средний инициал между именем и фамилией. А потом он надел шляпу, вышел из театра, и больше мы об этом не говорили. — И после этого случая вы бросили свои театральные занятия? — спросила Мэри, накрыв мою руку своей. — Я подумал об этом и пришел к выводу, что Анджело был прав, по крайней мере на пятьдесят процентов. Придумать себе инициал я мог всегда, а вот таланта у меня никогда не было. — Вы счастливы, что ваша жизнь сложилась именно так, а не иначе? — спросила Мэри. — У меня двое замечательных детей и доходный бизнес, — сказал я, — у меня есть жена, когда я говорю, она меня слушает, а мой пес мне всегда радуется. — То есть это все, что вы хотите от жизни? — Ее яркие глаза сияли, как фонари, прямо мне в лицо. Я чувствовал, что она знала, что чувствую я, и могла прочесть любую мысль, что промелькнет в моем мозгу. — То, чего хочешь от жизни, и то, что получаешь от нее, — две разные вещи, — сказал я. — Анджело первым подтвердил бы вам это. Есть то, с чем ты заканчиваешь какой–то этап жизни, есть то, что ты планируешь на следующий. И к тому времени, как это случится, уже слишком поздно, чтобы сделать что–нибудь еще. — А что бы вы хотели прожить заново? — спросила она. — Последние двадцать лет, — ответил я. Глава 7
Весна, 1926 Джек Веллс сидел в задней комнате бара «Бейкерз» на северо–восточном углу Тремонт–авеню, держа обеими руками кружку рутбира [15] пополам со льдом. Он смотрел, как нервозный человек, сидевший напротив него, закурил сигарету, глубоко затянулся и выпустил большое облако дыма к жестяному потолку. — Если это выплывет наружу, то я конченый человек, — произнес тот дрожащим полушепотом. — Такой парень, как Пуддж Николз, не станет разбираться, что да почему. Он просто придет и всадит в меня пулю. — Значит, позаботься, чтобы не выплыло, — ответил Веллс, вытирая пену с верхней губы тыльной стороной ладони. — Я и не подумал бы взяться за такое дело, если бы у меня были девочки получше, — плачущим голосом произнес первый. Он в несколько затяжек докурил сигарету до конца. — Тех, которые у меня сейчас есть, не стали бы трахать даже в тюрьмах, разве что за это давали бы бумагу о полном помиловании. — Слушай меня внимательно, Френсис, — сказал Веллс, рассматривая скучающим взглядом своего собеседника, что придавало его словам дополнительный вес. — Может быть, ты почему–то считаешь меня неделовым человеком, но это не так. И потому меня меньше всего на свете интересует, какие трудности могут возникнуть у сутенера. Если тебе не нравится твоя жизнь, можешь плакаться об этом своей мамаше, но никак не мне. А теперь скажи прямо: ты сможешь это устроить? — Пожалуй, — ответил Френсис, медленно кивнув. — Я хочу слышать: да или нет, — повысил голос Веллс. — Никаких других слов я не слышу. — Да, мистер Веллс, — сказал Френсис. — Я все сделаю. — Это хорошая новость, — сказал Веллс. — Все подробности решишь с Фишем. Тебе самое главное — заманить его в подходящую комнату. Все остальное устроят мои люди. — Когда я теперь вас увижу? — спросил Френсис и добавил, прикусив нижнюю губу: — Знаете, я мог бы увеличить взнос… — Ты никогда меня больше не увидишь! — Веллс ткнул указательным пальцем в сторону потного лба Френсиса. — Вывернешься ты живым или нет — мне безразлично. Я давно уже обхожусь без сутенеров. Кармелла Далито поднесла скрюченную, со вздувшимися венами руку ко рту и посмотрела через маленький стол на Пудджа Николза; горящие свечи отражались в ее темных глазах, и они словно светились изнутри. Анджело расположился в шаге позади друга, сложив руки на груди, и рассматривал маленькую деревянную миску, стоявшую посреди стола. Старуха с заплетенными в толстые косы седыми волосами, обрамлявшими изрезанное морщинами лицо, была стрега — итальянская ведьма, которой заплатили за то, чтобы она избавила Пудджа от постоянной головной боли. — А я все–таки думаю, что было бы лучше пойти к доктору на Малой Двадцатой Западной, — сказал Пуддж. Он не сводил глаз со старухи, ловя каждое ее движение. — Пьяный или трезвый, он, наверно, придумал бы, чем помочь мне. — Это куда лучше, чем идти к доктору, — возразил Анджело. — Что–то я начинаю нервничать, — признался Пуддж и провел пальцем под туго накрахмаленным воротничком сорочки. — Может быть, стоит попробовать научиться терпеть эти боли? Анджело положил руку ему на плечо: — Спокойнее. — Если бы ты заболел, я прежде всего кинулся бы искать парня в белом халате, — проворчал Пуддж, — а не потащил бы тебя к ведьме. Это точно. — Она не только уберет эти твои боли, а сделает много больше, — пообещал Анджело, отступив в темный угол маленькой комнатушки. — Ну–ка, попробую угадать, — сказал Пуддж. — Она вырастит мне отрезанный палец на ноге. — Еще лучше, — отозвался Анджело. — Когда Кармелла закончит, ты будешь знать, кто насылает на тебя эти головные боли. Пуддж отвернулся от старухи и посмотрел на Анджело. — Ты это серьезно? — спросил он. Анджело ответил другу твердым взглядом. — Да. Пуддж улыбнулся Кармелле и похлопал ее по руке. — Ладно, милая, — сказал он, теперь уже с широкой улыбкой на лице. — Давай работать. Кармелла не глядя протянула руку назад, взяла стакан с водой и вылила в деревянную миску. Потом взяла скляночку оливкового масла, стоявшую на краю стола, густую желтую жидкость тоже вылила в миску и подождала, пока она не растеклась сплошным слоем по поверхности воды. Потом она вынула из кармана платья смятый льняной носовой платок и развернула его на столе. В платке, обильно измазанном кровью, оказался глаз. — Это козий глаз, — шепотом сообщил Анджело Пудджу. — Она положит его в воду. — А что потом? — полюбопытствовал Пуддж. |