Онлайн книга «Отрок. Бешеный Лис»
|
Мишка немного помолчал и добавил уже более мягким тоном: — Меня тут тоже один доставал, Ерохой зовут. Тоже — старше и сильнее, да не один, а с дружками. Спроси у Кузьки, чем все кончилось. Иди умойся и ступай к нему. Завтра вы с Мотькой должны хорошо выглядеть, пусть он вам подберет, что нужно, или у матери спросит. Иди… воин, туды тебя. Мишка вернулся в горницу к Петьке и Артюхе, наткнулся на два любопытных взгляда и заорал: — Козлодуй хренов! Ты что творишь?! Забыл, что он уже не холоп? — Ну, забыл. Подумаешь, цаца. Переживет. Холоп хозяина должен помнить всю жизнь. — А ну встать! — Да чего ты разоралс… Мишка и сам не ожидал, что тычок костылем окажется таким удачным, Петька разинул рот, пытаясь вздохнуть: удар пришелся точно в солнечное сплетение. — Встать, я сказал! — Ы-ы-ах. Петька все же втянул в себя воздух и тут же двинул Мишку кулаком, но левой рукой вышло плохо. Мишка, с трудом удержавшись на ногах, вскинул костыль, ударился им о низкий потолок и треснул своей деревяшкой по голове двоюродного брата. Удар тоже получился слабым. «Комедия: два калеки подрались. Ох, блин!» Петька сбил-таки его плечом с ног и сам повалился сверху. Мишка матюкнулся от острой боли в раненой ноге, вывернулся из-под Петра, сел и снова размахнулся костылем. Теперь потолок не помешал, замах получился, и Петька еле успел прикрыть голову рукой. Хрясь! — А-а-а! «Едрит твою, я же ему вторую руку сломал. А нога-то, уй, блин!» В горницу ввалились какие-то бабы, Петька блажил дурным голосом, но Мишку все это уже не интересовало. Он держался обеими руками за ногу и скрипел зубами от боли, чувствуя, как постепенно намокает кровью штанина. * * * — Так… Что скажешь? Дед сидел за столом, барабаня пальцами по столешнице, Мишка — в углу на лавке, привалившись спиной к стене и вытянув вдоль лавки свежеперевязанную ногу. — Я тебе велел: уймись. А ты что? Вторую руку брату сломал! Ты что, и правда, бешеный? — Холопа Роськи больше нет, есть вольный человек Василий, — Мишка не чувствовал за собой никакой вины и не собирался каяться. — Воля ему в церкви объявлена. Того, кто назовет его рабом, Василий вправе убить, и виры с него за это не будет. Я Петьку предупредил, он не внял, нагрубил и приказу не подчинился. На нем три вины, и пусть радуется, что только рукой поплатился. — Так… Кхе… Дед снова забарабанил пальцами по столешнице. — И что дальше? — дед не выглядел рассерженным, скорее хотел что-то выяснить для себя. — Как ты с ним теперь будешь? — Если не повинится, отлуплю еще раз. Подожду, пока с рук лубки снимут, и отлуплю. В приоткрывшуюся дверь просунулась голова Роськи. — Господин сот… — Пошел вон! — беззлобно шуганул его дед. Дверь захлопнулась. — А если и тогда не повинится? — снова обратился Корней к внуку. — Еще отлуплю. И так до тех пор, пока либо толку добьюсь, либо Никифор приедет. Отправим Петьку домой: упертые бараны к учебе непригодны. — Значит, крестник дороже брата? — Не в этом дело, деда. Я — старшина Младшей стражи, Петр — десятник, мой подчиненный. Он проявил неповиновение в присутствии других ратников Младшей стражи и должен был быть наказан. Дверь снова открылась, в горницу вошла мать. — Батюшка… — Уйди, Анюта, разговор у нас. — Батюшка, ну подрались мальчишки, не серчай… — Анька! Христом Богом прошу: уйди! Не доводи до греха. Мать немного потопталась, хотела что-то сказать, передумала и вышла. — Ты хоть понимаешь, что это на всю жизнь? — Что, деда? — Роська. Преданнее, чем он, у тебя пса теперь не будет, но и тебе от него уже не избавиться. Ты давеча спрашивал: чего я с Данилой вожусь… Лет пятнадцать назад я за него вот так же хлестался, как ты за Роську. Не спрашивай: «Почему?» — тебе этого знать не надо. Теперь он десятник без десятка и сам народ не соберет. Придется мне. — Понимаю, деда. Знаешь, был у франков такой человек Антуан де Сент-Экзюпери. Философ и воин, погиб на войне. Так вот он в одной своей книге написал: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Дверь снова отворилась, в горнице нарисовалась Юлька и с порога заявила: — Мне Мишкину ногу глянуть надо! — Гляди, — дед качнул головой в Мишкину сторону. — Минька, болит? — Терпимо. — Не дергает? — Нет. — Точно не дергает? — Точно. — Повязка не промокла? — Не чувствую, вроде нет. — Надо все-таки посмотреть, — не удовлетворилась допросом Юлька. — Смотри. Пока Юлька исполняла (или делала вид?) свой лекарский долг, дед сидел задумавшись, потом неожиданно спросил: — Михайла, кхе, как, говоришь, его звали? — Антуан де Сент-Экзюпери. — Не запомню. Жаль. Юлька, что там с Петрухой? — В лубках весь, — недовольно проворчала лекарка. — Ноет. В нужник, говорит, самому не сходить. — Кхе, в нужник. Мне бы его заботы. Посмотрела ногу? — Да, все хорошо, повязка сухая, нога не горячая. — Ступай. — Корней Агеич… — Ступай! Юлька вышла, из-за закрытой двери послышалось шушуканье, явственно прозвучали слова: «Сидят, разговаривают…» — «Откуда я знаю, о чем?» Дед подобрал с пола Мишкин сапог, швырнул в дверь — шушуканье стихло. — Значит, или переломишь, или выгонишь? — спросил дед, как-то очень внимательно глядя на внука. До Мишки только сейчас дошло, что дед уединился с ним не для того, чтобы как-нибудь наказать, просто наорать и прочесть нотацию. Сотник экзаменовал старшину Младшей стражи, впервые столкнувшегося с открытым неповиновением подчиненного! И было похоже, что позиция старшины деда устраивает. — Или подчиню, или выгоню, — твердо глядя в глаза деду, заявил Мишка. — Ломать не буду, кому он нужен сломанный? Дед согласно кивнул и вдруг хитро подмигнул: — Козлодуй, говоришь? Кхе! А Роську берешь на себя на всю жизнь? — Беру, деда. — Молодец, едрена-матрена, хоть сейчас тебе меч навешивай! Хвалю! «Опаньки! Сэр Майкл, вы чего-нибудь поняли? За цирк не хвалил, за удачу на княжьем дворе не хвалил, за татей побитых не хвалил, за засаду на куньевской дороге не хвалил, а тут… Похоже, сэр Майкл, вы во что-то важное не врубаетесь». |