Книга Проклятье древней гробницы, страница 18 – Сергей Саканский

Рудольф захлопал в ладоши – тихо, насколько позволяли оковы.

– Браво! Я могу только восхищаться вашим талантом, друг мой, сыщик!

Пилипенко невозмутимо продолжал:

– Всё это, конечно, не добавит вам наказания, черный. Зато нам – прояснит преступление. Наша ошибка была в том, что мы искали убийцу, какого-то одного убийцу. Но в этом деле было трое убийц, и все они действовали по разным мотивам. Вот в чем загвоздка – в мотивах. В одном случае – страх разоблачения. В другом – ненависть и отчаянье. В третьем – стремление убрать человека, который мешал.

– Но трупа у нас четыре, – подал голос Клюев.

– Я не забыл об этом. Один из четырех случаев не был убийством. Трупа четыре, но убийства – три. Давайте разберемся с каждым случаем в отдельности. Первым умер профессор Коровин. То, что с ним произошло, знают все. Поздно вечером этот пожилой человек свалился со скалы в море и погиб. Могло ли это быть несчастным случаем, как определило предварительное следствие?

Пилипенко повернулся к Минину, явно адресуя вопрос ему как эксперту.

– Да, могло, – сказал Минин. – Он был в нетрезвом состоянии, оступился и потерял равновесие.

– А если это было убийство? – предположил следователь.

– Кто-то столкнул профессора… Вполне. Но нет ни мотива, ни подозреваемого.

– Самоубийство?

– Тоже возможно. Убийца для этого нехитрого дела не нужен, но необходим веский мотив.

– Порой даже гораздо более веский, чем при убийстве… – сказал Пилипенко. – Итак, смерть профессора – это либо убийство, либо самоубийство, в любом случае – рукотворная смерть. Перейдем к Вышинской. Вот эта женщина была явно убита, зверски застрелена из подводного ружья. В живот. Кто-то надел акваланг, подплыл снизу и выстрелил. Рана-то пустяковая, от нее не умирают, но болевой шок не дает жертве ни малейшего шанса удержаться на воде.

– Но убийца мертв! – воскликнул Жаров. – Вернее, я хотел сказать, единственно возможный кандидат в убийцы. И умер он прежде, чем мог совершить это.

– Не единственно возможный, – возразил Пилипенко. – Теперь поговорим и о нем. Художник экспедиции Боревич умер, отравившись грибами. Это может либо несчастным случаем, либо убийством.

– А самоубийством это быть не могло? – спросил Рудольф.

– Категорически нет. Смерть от грибного отравления долгая и мучительная. Для самоубийства существуют гораздо более легкие и менее болезненные способы.

– Несчастный случай?

– Невозможно. Бригада эксперта Минина определила, что это были токсины сразу нескольких смертельно ядовитых грибов. – Пилипенко опять обратился к Минину: – Леня, как их там?

– Трижды смертельный коктейль из бледной поганки, мухомора вонючего…

– Вонючего! – перебил сторож.

– …и паутинника козлиного, – закончил эксперт.

– Козлиного! – не унимался несчастный.

– Это всего лишь научные термины, – пояснил Минин. – По классификации Фриса, известного европейского грибника.

– Итак, смерть художника могла быть только убийством и больше ничем, – заключил Пилипенко. – А вот что на самом деле произошло с лаборанткой экспедиции, Лукьяненко Ольгой?

– Девушка была явно убита! – сказал Клюев.

– Это однозначный вывод, принимаемый единогласно. Но кто убил эту девушку? Я уверен, что если мы поймем, кто убил девушку, то поймем и все остальные убийства. Следствием установлено, что в ту ночь несколько человек находились неподалеку от места преступления. Но никто из них не убивал девушку.

– Это был человек со стороны! – воскликнул Жаров. – Некто, до сих пор не известный. Но так не бывает.

– Именно! – выбросил Пилипенко свое любимое словечко, впрочем, позаимствованное у Эркюля Пуаро. – Реальные события развивались совсем не так, как это нам кажется. И ключом к разгадке мне послужил пепел, который мы нашли на полке среди керамики, в комнате, где была обнаружена мертвая девушка. Я с самого начала уцепился за этот пепел. И вырванную страницу из записной книжки. Если соединить обе детали, то можно предположить, что сожжена была как раз эта страница. На букву Э. Возможно, там была какая-то информация. Какое-то имя. Какие-то данные таинственного абонента Э. Таинственного – потому что среди фигурантов расследования вовсе нет никакого Э. Эдуард? Элеонора?

– Да уж, – сказал Жаров. – У нас и так есть один Рудольф. Элеонора в том же кругу людей – это было бы уже слишком.

– Вот я и говорю. Да и фамилия на Э не часто встречается. Не было никого на букву Э. Это была просто чистая страница.

– Но зачем кому-то сжигать чистую страницу? – спросил Клюев.

– Совершенно не за чем, – ответил Пилипенко. – Значит, на этой странице было что-то написано. Важный факт: записная книжка – это переплет, прошивка. Если вырвать одну страницу, то где-то в другом месте выпадет другая. Посмотрим, какая страница выпала.

Он достал записную книжку и продемонстрировал присутствующим.

– Страница на букву У… Но на этой странице есть записи! «Ухов, Успенская, Умная Мышь…» Ну, это кличка какая-то детская – интернет-адрес перед нею. «Ужгород – Собор Воздвижения Креста Господня. Новодел.» Вопрос. Могла бы девушка в своем уме так распотрошить собственную книжку, что из нее вывалилась бы нужная страница? Что вы по этому поводу думаете?

Пилипенко оглядел присутствующих.

– Девушка была не в своем уме! – предположил сторож.

– Хорошая версия. Есть еще предположения?

– Лист из книжки вырвал кто-то другой, – сказал Жаров.

– Допустим. Но у меня возникла иная версия. Лист вырвала сама девушка. И испортила она свою книжку по той простой причине, что книжка была ей больше не нужна. Потому что на чистом листе она написала свою предсмертную записку.

– Но девушка была убита! – сказал Клюев.

– Вовсе нет. Эту несчастную девушку никто не убивал.

– Я что-то не понял, – снова встрял сторож. – Девушка жива?

– Нет, к сожалению. Но и убийства не было, – сказал Пилипенко.

– А как же стул? – спросил Жаров.

– Мы ведь доказали, что девушка не могла повеситься на такой высоте, – добавил Клюев.

– Мы ничего не доказали. Мы просто видели. И среди нас находится человек, который и хотел, чтобы мы увидели то, что увидели.

– Ты хочешь сказать, что кто-то подтянул веревку? – спросил Клюев.

– Именно. Самоубийство было подделано под убийство. И навели меня на эту мысль несколько ошметков горелой бумаги на полке с кувшинами. Эксперт Минин! Зачитайте свое заключение.

Минин достал из папки лист и прочел:

– «Проведенное в лаборатории исследование… Участвовали…» Ну, это не важно. Вот главное. «Образцы горелой бумаги соответствуют той, которая принадлежит листам записной книжки, принадлежащей…» Фу, какой неуклюжий этот язык! Говоря нормально, кто-то, возможно сама Ольга, а возможно – и нет, вырвал и сжег лист из записной книжки. Лист был плотно исписан. На уцелевших фрагментах можно разобрать следующие фрагменты слов… Фу, черт! Сам же и заговорил этим языком. «…бровльно ухож…» Вероятно: добровольно ухожу из жизни. «…равила убийцу моего люб…» Уж не знаю, что тут имелось в виду. Не «любовника» же?