Книга Следствие ведут дураки, страница 41 – Кондратий Жмуриков

* * *

Эрик Жодле вставил поставил мини-диск в компьютер и, пробежав пальцами по клавиатуре, откинулся на спинку своего чудесного эргономичного стула, на коем приличествует покоиться заду каждого уважающего себя юзера. Монитор показывал что-то странное.

На лице Жодле промелькнуло плохо скрываемое тревожное недоумение.

– Что за черт?

Али перегнулся через его плечо и спросил:

– Что?

– Ничего не понимаю, – отозвался тот. – Или я снова ошибался?

– В отношении чего? – даже не потрудившись скрыть иронии, отозвался Али.

– Да погоди ты… Пассворд тут сменен, что ли? А кто, в таком случае, менял?

– Да уж, верно, не те ребята, которых ты самонадеянно называл болванами, Эрик, – ответил Али.

Жодле не отвечал: низко склонившись над клавиатурой и сощурив глаза, хотя у него было прекрасное зрение, он старательно работал на «клаве», тщательно удостоверяясь в верности нажатия каждой клавиши. На его лбу проступил пот, как будто на каждое легкое движение пальцем у него уходило колоссальное количество физической энергии.

Али, с трудом смиряя тревогу и растущее нехорошее предчувствие, смотрел на широкую спину напарника и поглаживал только что выбритый подбородок, терпко пахнущий ароматным гелем после бритья.

Наконец Жодле вторично откинулся на спинку стула, и тут же из маленьких колонок, подсоединенных к компьютеру, упруго громыхнуло: ту-ду-ду… ду! Ту-ду-ду… ду-у-у!

– Эт-та что такое? – спросил Али.

Жодле закрыл лицо руками, а потом с силой ударил по клавиатуре так, что она треснула, а несколько клавиш вмялись и заклинились.

Звуки оборвались.

– Что, Эрик?!

– Эрик… Эрик… – пробормотал Жодле. – Что теперь Эрик? – вдруг злобно заорал он. – Эрик теперь ничего!.. Вот тебе и ту-ду-ду-ду!

– А что это?

– Это называется «Судьба стучится в дверь», болван ты кавказский, – холодно ответил Жодле. – Бетховен. Людвиг ван Бетховен!! Как нарочно! – снова заорал он и, резко встав, отшвырнул стул в угол комнаты. – Как нарочно!!

Али некоторое время помолчал, а потом спросил:

– Значит… значит, это не тот диск?

– Это значит, что все мы, – начал Жодле, а потом сделал короткую паузу и перешел на русский язык, – это значит, что все мы в глубокой жопе. Я не проверил, что было в футляре, когда Рекамье принес его с кухни. Не успел. Начался кавардак из-за этой девчонки, и я не успел проверить. Не углядел. Черррт!! Наверно, этот хлюст, который сначала рядился под бабу, потом под педераста, как-то заменил… хотя вряд ли, под «карлито» он не мог не рассказать все как есть. Вот бльядство, как говорят русские!

– А гдэ же тепер настоящий диск? – осторожно спросил Али.

– Где-где – сгорел диск! Вместе с этими русскими и домом Гарпагина.

– Так, быть может, дом сгорел не полностью, – предположил Али. – Если в футляре оказался музыкалный диск, то где, по-твоему, может быть настоящий?

Жодле пожал плечами:

– Так мы же осматривали центр!

– А у него в комнате есть второй аппарат. Он же сам говорил, а потом сбился на разговоры о кухне и подставке для кофе, – сказал Али.

По лицу Жодле проскрежетала всполошенная гримаса удивления, а потом он отшвырнул пинком ноги стул, валявшийся перед дверью, и бросился вон из комнаты, быстро проговорив через плечо:

– Туда!! Скорее! Пока не рассвело!

…Рассветало. В сероватом воздухе перетекала бодрящая свежесть, когда Иван Саныч и Осип вылезли из окна астаховской спальни и решительными шагами направились через сад к калитке в ограде.

Они решили не оставаться в печальном погорельном доме, который выгорел более чем наполовину и теперь походил на развалину запущенного кариесного зуба, от которого мало-мальски уцелела одна-единственная стенка. Этой стенкой было то крыло дома, где находились гостевые спальни, в которых три дня жили Осип, Настя и Иван Саныч.

На двоих у Моржова и Астахова было сейчас сто пятьдесят долларов, около пятидесяти франков и какая-то мелочь в ненужных в Сен-Дени рублях. Хорошо еще, что не сгорели документы, хранившиеся в спальне Ивана Саныча: уцелел и паспорт на имя Новоженова Иосифа Михайловича, и паспорт на имя Хлестовой Жанны Николаевны.

Идти было некуда. Гарпагин с дочерью ночевал где-то в Париже, и найти его в огромном городе возможным не представлялось. Ждать же, пока хозяин дома приедет на пепелище, было опасно: вместо него могла приехать и полиция, которой Осип и Астахов опасались, и, что еще хуже, Жодле с Али. Ведь они, верно, уже установили, что в футляре оказался вовсе не тот диск.

Они вышли на дорогу. По тротуару шла какая-то толстая француженка с чудовищного вида бультерьером, при виде «погорельцев» поспешно свернувшая на другую сторону улицы.

– Куда пойдем? – мутно спросил Иван Саныч. – Жрать охота и вздремнуть. И вообще, у меня такое самочувствие, как будто меня мутузили резиновыми дубинами в мусарне.

– Хуже, – обнадеживающе сказал Осип. – А хранцузское пойло-от кончилося?

– Кончилося, – горестно подтвердил Ваня. – Все кончилось. А вот геморрои, кажется, только начинаются. Приехали, бля, в Париж, называется! Да если б я знал, что вот такая каша заварится, я бы, ежкин кот, и не сел в такси от Шарля де Голля до Гарпагина, а вот дождался бы в аэропорту рейса Париж – Магадан и…

– Думаешь, бывает такой рейс? – скептически оформил свое сомнение Осип.

– Я бы то такси завернул… – продолжал бушевать Астахов, прислонившись спиной к свежеокрашенному забору, а потом вдруг осекся на полуслове и, уставившись на Осипа округлившимся глазами, четко проговорил:

– Так-сист. А что? Таксист.

– Ты чаво? – тревожно поинтересовался Осип, на мгновение усомнившись в душевном здоровье Астахова. – Ты чаво енто, Саныч?

– Я вспомнил про таксиста, который нас подвозил до дяди. Профессор который. У него голос как несмазанная телега. Он нам еще рассказывал про стадион Стад де Франс, а потом сказал, что если что – заходите. Он живет на соседней улице в доме с желтым забором.

– Да там, можа, все заборы желтые, – хмуро проговорил Осип.

– Если он так сказал, значит, не все. Соседняя улица, он сказал… да тут вообще-то все улицы соседние! Гм… а, вспомнил!

– Чаво?

– Он говорил, что его дом возле старой часовни.

– Часовни? Ось воно як… да вон она торчит, как ента. Котора… в-в-в… Пизданская башня.

– Пизанская, – скривившись, исправил Астахов. – Знаток архитектуры.

Осип вдруг застыл и прислушался.

– Кто едет сюда, – наконец сказал он. – Оттуда.

– Да мало ли кто? – сказал Иван. – Пойдем к часовне. «Едет!» – скептически хмыкнул он. – Обжегшись на молоке, на воду дуют.