Онлайн книга «Тень секретарши Гамлета»
|
– Кто некрасивая дочка?! Ты?! – загоготал он. – Да ты красавица! Фотошопмодель, блин! Сейчас я тебе покажу некрасивую дочку! Севун!!! – трубно позвал он. – Севу-у-у-у-ун! – И вдруг спел, похлопывая себя по ляжкам: – Мой папаня пил как бочка, и погиб он от вина, я одна осталась дочка, и зовут меня Нана! У Милавиной глаза стали как блюдца. В них отчетливо плескался ужас, смешанный с брезгливостью. В довершение всего Лаврухин вдруг громко заржал. Защелкали фотокамеры, замелькали яркие вспышки. Подхватив Шубу под руку, Севка подошел к Миле. – Это мой отец, – кивнул он на Генриха. – Прости, если что не так… – Ты… ты… ты… – задохнулась от гнева Милавина. – Ты бездарный самозванец и выскочка! – Согласен, – кивнул Фокин. – Абсолютно бездарный и абсолютная выскочка! – Ты… – Мила не успела договорить, потому что Генрих схватил ее за руку и развернул к себе. – Мадам, я где-то вас видел, – сказал папаня и вдруг треснул себя ладонью по лбу: – Вспомнил! Вчера у нас хоронили такую же фелуфень. Неужели это были не вы?! Милавина в ужасе отпрыгнула от него, сбив журналиста с камерой, но Генрих, волоча за собой Драму Ивановну, подбежал к ней. – А хотите, забронирую вам блатное местечко на кладбище?! Дайте двести рублей, и будете покоиться не в низине, а на возвышенности! – Дайте… – эхом откликнулась мисс Пицунда. – В низине западло лежать, во время дождей заливает. Мой папа, Пицдун, лежит в низине, так его регулярно приходится перезахоранивать. Как дождик пройдет, так все кости наружу… – Дайте, – поддержал Севка папаню. – Дайте двести рублей, – подключилась Шуба. – Деньги небольшие, а посмертный комфорт обеспечен. Это было жестоко. Милавина побледнела и, схватившись прекрасными пальцами за пылающие щеки, выбежала из зала, оставив после себя аромат легких духов. Севке стало горько и немного стыдно. – Не дала… – вздохнула Драма Ивановна. – Курица декоративная. Кудахчет, а яиц не несет! – Ну и хрен с ней, – махнул папаня рукой. – Что я, не найду, кого на возвышенности захоронить? А пойдем, Пицдунище, за независимость басков [5] выпьем! – Господи, а они что, до сих пор зависимые? – ужаснулась Драма Ивановна. – Испанцы, гады, свободы им не дают, – покачнулся папаня. – Не дают, суки, свободы маленьким гордым баскам! – Так что же мы стоим? – закричала Драма Ивановна. – Нужно спасать маленьких гордых басков! – Она выбежала из зала, Генрих помчался за ней. – Вот грымза старая, к папане примазалась, – нахмурился Севка. – Теперь ее точно на полную ставку придется брать. Народ, вдоволь навеселившись и позабавившись, опять разбрелся по залу. Лаврухин с лупой вернулся к «Мостику через речку». Севка с Шубой медленно побрели вдоль длинных рядов фотографий. – Свет и тени, и никакой ретуши, – пробормотала Шурка, останавливаясь возле работы, где была запечатлена церковь в лучах заходящего солнца. – Севка, ты посмотри, какая неудачная фотография! Огромная, нечеткая, размытая, будто растянутая. Все фотки, в принципе, хорошие, но некоторые просто ужасные! Те, которые большого формата… – Черт! – Не дослушав ее, Фокин побежал вдоль стен, считая фотографии нестандартных размеров: – Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… – Ты куда? – побежала за ним Шуба. – Восемь, девять, десять! – Севка остановился как вкопанный возле Лаврухина. – Я идиот! – закричал он. – Я полный идиот!!! – А я всегда это говорил, – согласился Вася. – Скажи, тебе не кажется, что эта фотка с мостом как-то нереально растянута? Ну на хрена, спрашивается, вывешивать такую мазню? – Их ровно десять! – Чего? – Ровно десять больших фотографий с размытым изображением! Ты понимаешь, что это значит, Лавруха?! Вася навел лупу на Севку и стал рассматривать его нос. – Фу, какой у тебя носяра, – поморщился он. – А что это значит, Фок? Что может означать, если десять снимков из ста у гениальной художницы получились неудачными? – А это значит, – отпихнул Севка лупу от своего носа, – что эта выставка организована для отвода глаз! Это значит, что все фотографии сфотографированы с душой, а десять сделаны на скорую руку и небрежно увеличены. Это значит, что на таможне фотографии не будут досматриваться – ведь это выставочные экспонаты, чего их досматривать… Это значит, что под большим форматом скрываются… Севка сорвался с места и побежал к выходу, расталкивая народ. Шуба и Вася помчались за ним. – Эта выставка для того, чтобы Милавина могла беспрепятственно вывезти в Лондон контрабанду! – крикнул на бегу Фокин. – Кто будет искать украденные картины под фотками, которые только что выставлялись на всеобщее обозрение?! Кто заподозрит известную топ-модель в убийстве своего дяди?! – Севка заметался по фойе. – Где?! Где Милавина?! Лаврухин уже куда-то звонил. Шуба громко смеялась, довольная, что похороны Севкиной любви превратились в фарс, а из буфета доносился голос Генриха Генриховича: – Мой папаня пил как бочка, и погиб он от вина… Через пятнадцать минут два парня в милицейской форме проводили Милу Милавину в «газик» с мигалкой. Она шла с гордо поднятой головой, а, встретившись взглядом с Севкой, одними губами сказала: «Ублюдок». – Я одна осталась дочка, и зовут меня Нана! – напевая, вывалилась из буфета Драма Ивановна. – Генрих! – закричала она, увидев Милу в наручниках. – Твой Севун поймал за хвост декоративную курицу! Я же говорила, что это ее почерк!!! – Уволю на хрен, – пригрозил ей Севка. – За что? – впервые поинтересовалась мисс Пицунда. – За распитие спиртных напитков на рабочем месте. – А ничего, что Генрих против моего увольнения? – Ничего. Поедете к нему на кладбище и вступите в общество анонимных алкоголиков. Севка вышел из здания и побежал к машине, забыв про Шубу и про Лаврухина, который с энтузиазмом показывал журналистам лупу и рассказывал, как он раскрыл преступление века. Триумфа Фокин не ощущал. Он чувствовал тоску и разочарование. Даже самые яркие звезды, оказывается, теряют свои орбиты. Наутро Драма Ивановна выглядела не так свежо, как всегда. Под глазами у нее набухли мешки, а руки заметно дрожали. – Ну-ну, – усмехнулся Севка, заходя в кабинет. – Как ночка прошла? – Шикарно, – буркнула мисс Пицунда, впервые не предложив ни чая, ни кофе. |