Книга Тайна персидского обоза, страница 72 – Иван Любенко

— Мобыть, он, а мобыть, и не он, — пожал плечами мужик и, глядя на портрет государя императора, задумчиво почесал бороду.

— Да как же это? — не на шутку всполошился прокурор. — Вы же только что подтвердили, что именно господин Шахманский советовал снять дверь?

— Я, ваше благородие, по фамилиям не разбираюсь, а если в лицо глядеться, то вроде бы как выходит, что он… Но я, как было велено, так и отвечаю, — опустив глаза, простодушно выговорил Колыванов.

— Что значит «велено»? И кем? — воскликнул Ардашев, не испросив на вопрос разрешения у председательствующего.

— Дык, энтот, — свидетель указал на сидящего в зале Каширина, — помните, ваше благородь, как вы наущали, — дворник повернулся к помощнику начальника сыскного отделения, и было заметно, как лицо полицейского покрывалось свекольными пятнами. — «Если точно не помнишь, то неча и суд путать. А нам и так все доподлинно известно. Вот и говори, что тот, которого судють, и надоумил тебя дверь снять», — переступая с ноги на ногу, смущенно оправдывался Евлампий, то и дело одергивая края выпущенной рубахи.

— Ваша честь, я протестую! — изображая возмущение, затряс головой обвинитель. — Адвокат оказывает психологическое воздействие на свидетеля!

— Протест отклоняется, — сухо заметил судья. — Есть ли еще вопросы?

— Нет, ваша честь, — ответил защитник.

— Нет, — вторил ему прокурор.

По убийству заключенного Беспутько был вызван тюремный охранник Краснокутский. Поглаживая густые пшеничные усы, он обстоятельно отвечал на вопросы обвинителя. По его словам выходило, что он видел в дверной глазок, как Шахманский напал на беззащитного Беспутько, свалил его на пол и мертвой хваткой впился в горло сокамерника зубами. Довольный услышанным, прокурор сел на место.

— Будут ли вопросы у защиты? — осведомился председательствующий.

— Да, ваша честь. Я хотел бы спросить господина Краснокутского: какое оружие было в руках у Беспутько?

— Никакого.

— А чем же тогда, позвольте спросить, была разрезана ладонь подсудимого?

Охранник молчал.

— Свидетель, вам ясен вопрос? — вмешался судья.

— Финкой, — тихо сказал Краснокутский. Извинительно посмотрев в сторону притихшего Каширина, он добавил: — А чья она — мне неведомо…

— Да уж явно не коллежского секретаря, — резюмировал Ардашев и тут же поинтересовался: — Но если вы видели драку, то почему же в таком случае не вмешались и не предотвратили конфликт?

— Я побежал за подмогой.

— А когда вы открыли дверь, где находился подсудимый?

— Он лежал на полу.

— Он был в сознании?

— Нет, в беспамятстве.

— Была ли у него в руках финка?

— Я не видел.

— А куда же она подевалась?

— При обыске камеры мы нашли ее у одного арестанта.

— Ваша честь, — адвокат обратился к председательствующему, — позвольте задать вопрос моему подзащитному.

— Задавайте.

— Аркадий Викторович, скажите, у кого был нож?

Шахманский встал и негромко проговорил:

— У Яшки-кровососа…

— То есть вы хотите сказать — у Беспутько? — уточнил присяжный поверенный.

— Да.

— А скажите, почему у вас забинтована рука?

— Когда он приставил ко мне финку, я схватил ее ладонью за лезвие и порезался.

— А не могли бы вы показать суду вашу израненную руку?

Несколько морщась от боли, подсудимый размотал бинт и поднял перед собой левую ладонь. Рана была ужасна: лоскуты уже неживой кожи разошлись, обнажив розовую, едва заживающую плоть.

— А почему вы вцепились в горло Беспутько зубами?

— Потому что я не хотел умирать…

— Не хотели умирать… — повторил вслух Клим Пантелеевич. — Что ж, понять можно. Скажите, а Беспутько издевался над вами?

— Да.

— Благодарю вас, Аркадий Викторович. А к свидетелю у меня больше нет вопросов, ваша честь. — Адвокат занял свое место. Охранник тюремного замка покинул зал.

К числу свидетелей обвинения отнесли всех жильцов доходного дома, многие из которых подвергались перекрестному допросу со стороны Ардашева. Первой вошла Глафира. Сообщив суду необходимые данные, она отвечала со скорбным выражением лица.

— Госпожа Загорская, где вы находились в момент, когда горничная криком оповестила о случившемся убийстве? — спросил прокурор.

— Я сидела за столиком кафе.

— А с кем вы сидели?

— С господином Савраскиным.

— А до этого вы где были?

— Гуляла по аллеям.

— Одна?

— Да.

— А позвольте узнать, — вмешался присяжный поверенный, — не случилось ли вам встретить во время прогулки господина Раздольского?

— Да, я видела его у самого пруда.

Затем вызвали Савраскина. На вопросы он отвечал подробно и с видимой охотой. Между тем в интонации обвинителя явственно слышалась неприязнь к этому человеку:

— Итак, господин Савраскин, извольте сообщить суду, в котором часу вы оказались в Алафузовском саду.

— Приблизительно в половине седьмого, а может, и позже. У меня было много работы в редакции, и я…

— Это не относится к делу, — перебил его прокурор. — Лучше вспомните: кого вы там видели?

— Нашего художника — господина Раздольского. А позже я столкнулся с Аполлинарием Никаноровичем и Изабеллой Юрьевной, — указывая на Варенцова и артистку Ивановскую, объяснил репортер. — Вместе с ними я отправился к смотровой площадке.

— Вы сказали, что встретили эту пару у пруда. А что вы там делали? — осведомился Филаретов.

— Любовался распустившимися лилиями. Я это хорошо помню, потому что еще пожалел, что со мной не было фотографического аппарата. Красота, знаете ли, неописуемая. Но в тот вечер накрапывал дождик, и я подумал, что зонт будет нелишним, а вот что касается…

— Когда вы повстречались с подсудимым? — опять грубо перебил свидетеля товарищ прокурора.

Пожав плечами, Савраскин ответил:

— Точно сказать не могу, но Аркадия Викторовича, как и всех остальных, я увидел в кафе у смотровой площадки.

Поскольку вопросов к газетчику больше не было, ему разрешили остаться среди представителей прессы.

Допрошенные в судебном заседании артистка Ивановская и господин Варенцов припомнили, что Савраскин присоединился к ним ближе к семи часам, и это полностью соответствовало его показаниям. Они тоже видели художника, но, правда, еще до встречи с корреспондентом. Последними свидетелями, вызванными по инициативе обвинения, были супруги Катарские. Ничего нового суду они не сообщили, дополнив незначительными деталями общую картину, описанную по показаниям Глафиры Загорской, Савраскина, Варенцова и Ивановской. Одним словом, обвинение старательно подчеркнуло отсутствие алиби лишь у одного подсудимого.