Книга Проклятая реликвия, страница 73 – Саймон Бофорт, Сюзанна Грегори, Йэн Морсон, и др.

— И что, по-твоему, ты сделал? — грозно спросил он, не ослабляя хватки. — Ты мог попасть Дейнману в глаз и оставить его слепым!

— Это случайность! — возразил Кип. Он пытался вырваться и злился, потому что это у него не получалось. — Мы целились в голубей!

Джон шагнул вперед с угрожающим видом, Бартоломью отпустил его брата и сильно толкнул его, так что они столкнулись.

— Я сообщу об этом приору Мордену, — холодно пообещал он. — Пусть он решает, как с вами поступить.

— Ваше слово против нашего, — сказал Джон, прислонившись к колонне и вытаскивая из-за пояса нож. — Кто вам поверит?

— Морден, — коротко ответил Бартоломью. — И старший проктор.

— Пошли, Джон, — хмуро буркнул Кип. — Я не собираюсь стоять тут и слушать его угрозы.

Джон вырвал руку.

— Мы здесь одни. Никто не…

— Все видели, что он побежал за нами, — рявкнул Кип, крепко вцепился в руку брата и потащил его из церкви. Бартоломью остался внутри, взбешенный и расстроенный.

Бартоломью немного посидел в церкви, наслаждаясь прохладой камней после дневного зноя, и ушел оттуда только после того, как пришли студенты колледжа Марии Валенской для послеобеденной молитвы. Они шумели, громко обсуждая только что закончившиеся дебаты, и своими резкими голосами нарушили покой.

Бартоломью вновь окунулся в жаркие солнечные лучи, посмотрел по сторонам, гадая, где сейчас могут находиться братья Рауф, готовые снова начать швыряться камнями, и увидел рядом с общежитием святого Бернарда Майкла. Монах стоял на противоположной стороне улицы, не отрывая взгляда от крыши. Бартоломью подошел к нему.

— Ты думаешь, что поймешь, как умер Уитни, если будешь долго смотреть туда? — спросил он; напряженный интерес монаха позабавил его.

Майкл не улыбнулся в ответ.

— Посмотри на трубу и скажи, что ты видишь.

— Камни, брат, — ответил Бартоломью, не совсем понимая, чего монах от него ждет. — Здание старое, значит, некоторые уже шатаются.

— Мне нужно знать точно, — сказал Майкл. — Я хочу, чтобы ты залез туда и посмотрел.

Бартоломью в ответ на такую наглость рассмеялся.

— Да ты что? Ну, залезь сам и посмотри.

— Не могу. Я слишком много вешу — и не вздумай отрицать, ты сам всегда велишь мне меньше есть. А вот ты — в самый раз, да еще и проворный. У тебя это займет всего минуту.

— Да как я туда заберусь? — спросил Бартоломью, совершенно не собиравшийся совершать такой опасный поступок. — Взлечу?

— Я бы посоветовал воспользоваться лестницей, как делают все остальные. В колледже Бенета есть длинная лестница; сейчас принесу.

И прежде, чем доктор успел возразить, он исчез, а Бартоломью остался в одиночестве, занимаясь тем же самым, чем несколько минут назад монах. По противоположной стороне улицы шли Эндрю и Урбан. Наставник что-то увлеченно говорил, а студент пытался изобразить интерес. Эндрю выглядел усталым и больным, и Бартоломью с тревогой заметил, как тяжело он опирается на руку Урбана.

— Я слышал, что произошло, — раздался над ухом голос, и Бартоломью подскочил от неожиданности.

— Томас! — воскликнул он, взяв себя в руки и приветственно улыбнувшись. Рядом с ним стоял доминиканец, смотревший вверх, на крышу.

— Говорят, что Уитни ударило по голове случайным камнем, упавшим в трубу, — произнес Томас. — Мне также сказали, что он умер, потому что прикоснулся к святой реликвии — проклятой святой реликвии. Отец Эндрю упоминал об этом?

Бартоломью кивнул.

— А почему бы и нет?

Томас пожал плечами.

— Я подумал, что он мог решить сохранить это в секрете, чтобы ректор не потребовал от него передать реликвию высшим властям. Он старый и хрупкий, у него может не хватить сил отказаться.

— Он очень тревожится, что кто-нибудь может завладеть ею, и утверждает, что Уитни попытался.

— Уитни был францисканцем, а их орден твердо намерен сберечь все реликвии крови. Может, он хотел убедиться, что реликвия будет храниться в надежном месте?

Такую вероятность Бартоломью уже обдумывал, но интересно было услышать об этом от другого человека.

— Уитни следовал учению своего ордена или же у него было собственное мнение?

Томас пожал плечами.

— Представления не имею: мы никогда не делились личными впечатлениями от полемики. Он действительно говорил мне, что пришел в ужас, узнав, что Эндрю носит такую вещь на шее, и вполне возможно, что произошло недоразумение: Эндрю принял благие намерения за что-то другое.

— Вы знали Уитни? — спросил Бартоломью, вспомнив, как тот распевал хвалы францисканцам в аббатстве доминиканцев.

Томас кивнул.

— Он в основном интересовался полемикой вокруг Святой Крови и был глубоко увлечен вопросом, может ли кровь Христова существовать как святая, вне Его тела — если Его тело полностью воскресло после смерти, то и Его кровь должна была воскреснуть вместе с ним. Он выдвигал весьма веские теории, очень хорошо сформулированные, и логику его оспорить трудно.

— И он был достаточно крепок в своей вере, чтобы вынудить кого-то убить себя?

Томас уставился на него и задал встречный вопрос:

— Вы говорите, что его смерть произошла не от несчастного случая? Что его убило не проклятье реликвии, а какой-то завистливый смертный?

Бартоломью не сделал попытки стереть с лица скептическое выражение.

— Я не верю, что реликвия — проклятая или нет — может убить человека.

Томас вскинул брови.

— Не верите? А Сетон сказал мне, что вы обдумываете историю реликвии. Вас не ввергло в подозрение количество крови, связанное с ней? Лично я очень осторожен: я не знаю, могут ли такие вещи проявлять себя, но отношусь к ним с уважением на случай, если могут. Эта политика отлично служит мне много лет.

Бартоломью удивился, что Томас, монах-доминиканец, может встать на такую позицию, но тут же вспомнил, что так поступил и Майкл, несмотря на то, что обычно отвергал суеверия.

— Вы не ответили на мой вопрос. Был ли Уитни человеком, чьи ревностные мнения могли оскорбить кого-то?

Толлас подумал и кивнул.

— Это возможно. Однако, хотя его трудно было любить, я не думаю, что тяжелый характер — хороший повод для убийства.

— Тяжелый характер?

— Он не всегда был любезен, и я ощущал в нем определенную нечестность — некоторые из идей, которые он излагал, были не его.

— Он воровал теории?

Томас беспокойно поерзал.

— Вероятно, мне не стоит быть таким резким, но — да. Некоторые из его идей на самом деле принадлежат Мейронну, теологу-францисканцу. Уитни был блестящим логиком, и мало кто мог его переспорить, но мыслителем он не был.