Книга Красная лента, страница 55 – Роджер Эллори

— У тебя есть жена и дети. Я знаю, парень. Сколько раз ты собираешься мне это повторять?

Рос поднял руку.

— Ты помнишь выходные перед убийством Шеридан?

— Конечно. Какое это было число? Четвертое, пятое?

— Четвертое, — сказал Рос. — Суббота, четвертое число.

— Ну? И что дальше?

— Что ты делал?

Миллер нахмурился и покачал головой.

— Боже, я не знаю. С чего я должен помнить, что делал в субботу две недели назад?

Рос понимающе улыбнулся.

— Вот об этом я и говорю.

— О чем? О том, что у меня плохая память?

— Нет, ради всего святого! Я имею в виду, что ты не делал ничего такого, что стоило бы запомнить.

— То есть теперь ты говоришь, что у меня нет личной жизни?

— Да, это так. У тебя нет личной жизни.

— Ладно, ладно, уже проясняется, — с усмешкой ответил Миллер. — Тогда чем занимался ты, что запало тебе в память?

— В субботу с утра мы поехали проведать родителей Аманды в Александрию. Они организовали для наших детей поездку в национальный парк Шенандоа, заказали номера в гостинице. Там такие пейзажи обалденные! Это немыслимо! Просто великолепно! Днем мы поехали на холмы у Голубого хребта. ^[14] Отец Аманды посадил Эби себе на плечи, Люк шел с Амандой, а ее мать вела Стейси за руку. Я остановился на минутку и посмотрел на гору Бэарфенс. У меня дух перехватило. Я тебе говорю, посмотришь на такое, и совершенно меняется представление о мире — понимаешь, что не зря проехал столько километров. А гостиница, в которой мы остановились, оказалась отремонтированным постоялым двором девятнадцатого века…

Миллер поднял руку.

— Довольно. Мы сейчас едем к Франсес Грей.

— Но я еще не закончил…

Миллер усмехнулся.

— Закончил, только ты этого не заметил. Давай бери пальто.

Он застегнул пиджак, взял пальто с одного из столов и, прежде чем Рос нашелся, что сказать, уже ждал его в коридоре.

— Совсем ненормальный, — пробормотал Рос. — Даже близко не походит на нормального человека.

* * *

— Я не понимаю, — сказал я.

Кэтрин поерзала на диване. Мы сидели напротив друг друга у нее в квартире. Я примостился на полу, сложив ноги по-турецки и прижавшись спиной к стене. Я говорил, уставившись в потолок.

— Что ты не понимаешь? — спросила она.

Мне не хотелось смотреть на нее.

— Что он сказал, Джон?

— Дэннис? Он сказал, что мы с тобой должны поехать туда. Сказал, что мне стоит с кем-то поработать, потренироваться для этой работы. — Я покачал головой. — Как он может говорить так о подобных вещах?

— Каких?

— «Потренироваться для этой работы». Боже, так говорить о том, что очень похоже на заказное убийство, на лишение другого человека жизни!

Кэтрин улыбнулась. Я этого не увидел, скорее почувствовал.

— Это не просто похоже на заказное убийство. Это и есть заказное убийство, устранение.

— И ты считаешь, что это оправданно?

— Без сомнения.

У нее был очень уверенный тон. Это то, что было характерно для Кэтрин. Даже в самой сложной ситуации, даже в самом конце Кэтрин Шеридан оставалась воплощением уверенности.

— Без сомнения?

— Посмотри на меня, пожалуйста.

Я опустил взгляд и посмотрел на нее.

— Он тебе фильмы показывал?

Я покачал головой.

— Сказал, что сегодня вечером покажет какие-то фильмы.

— Сходи посмотри. Посмотри, что делают эти люди. Эти люди… — Она покачала головой и, похоже, разозлилась. — Боже, я даже не знаю, что сказать! Посмотри эти фильмы, а потом можешь решать, оправданно ли в данном случае применение силы.

— Применение силы… Так это теперь называется?

— Я думаю, так это называлось всегда.

Я промолчал. За стенами были люди, которые понятия не имели, что здесь происходит. Возможно, большая часть населения предпочла бы считать, что подобные разговоры никогда не велись. Люди обычно не обсуждают убийства и государственные перевороты. Они не принимают решения о судьбе других людей — людей, которых они никогда не знали и никогда не узнают. Просто увидят всего один раз через прорезь прицела и нажмут на курок.

— Что? — спросила Кэтрин.

— Просто думаю.

— Взвешиваешь свою моральную и этическую позицию, верно?

— Верно.

— Ты понимаешь разницу между этикой и моралью?

Я пожал плечами.

— Мораль — это правила, созданные обществом. Не убий. Не укради. Так ведь, да?

— Да, конечно. Я понимаю.

— Этика отличается. Этика описывает решение, которое принимает человек, когда сталкивается с реальной жизненной ситуацией. Кто-то вломился в твой дом. У него есть нож. Он хватает твоего ребенка. У тебя есть пистолет. Наступает момент, когда ты можешь просто поднять пистолет и застрелить преступника. И на этом все закончится. Что ты будешь делать?

— Стрелять.

— Уверен?

— Конечно, уверен. Это же самооборона, верно?

Кэтрин улыбнулась и покачала головой.

— Нет, не самооборона, а этика. Мораль утверждает, что ты не можешь убить этого человека. Этика говорит, что можешь. Ты согласен подчиняться законам общественной морали, и общество говорит тебе, что ты не можешь убивать людей. Эй, мистер, вы только что пошли и убили кого-то.

— Это не то.

— Да неужели?

— Этот парень был готов убить твоего ребенка. Было необходимо убить его, чтобы сохранить жизни дорогих тебе людей.

— А если они не твои родные, а посторонние люди?

Я рассмеялся.

— Ну ты и штучка! — сказал я. — Ты говоришь, как Мэттьюз и Карвало, как Дэннис Пауэрс. Они действительно…

— Открыли мне глаза, Джон. Вот что они сделали. Они открыли мне глаза и дали шанс увидеть то, чего я раньше не видела. Я видела такое, что мне становится стыдно за то, что я человек. Я смотрю на это дерьмо и чувствую себя такой пассивной и бесполезной. Я хочу сделать что-нибудь.