Книга Красная лента, страница 62 – Роджер Эллори

Рос промолчал.

— Договорились? — повторил Миллер.

— Договорились, договорились… Черт, что это за дерьмо? Что, черт побери…

— Ничего, черт побери! Эл, полезай в эту чертову машину.

* * *

Я простоял у дверей квартиры Кэтрин Шеридан довольно долго, прежде чем решился постучать. Было уже поздно, начало одиннадцатого вечера. Воскресенье, 5 апреля 1981 года. День, который я запомню на всю жизнь. Подобные дни обычно становятся важными, только когда вспоминаешь их спустя много лет. В данном случае все было не так. Едва проснувшись, я понял, что этот день будет очень важным.

Я поднял руку и тут же ее опустил. Начал расхаживать по коридору — туда-сюда, туда-сюда. Потом вернулся к двери и снова поднял руку.

Внезапно дверь распахнулась. Я этого не ожидал.

— Какого черта ты делаешь? — спросила Кэтрин и рассмеялась. — Ты топчешься у меня на пороге уже добрых пятнадцать минут. Ты либо постучишь в эту чертову дверь, либо нет, решай.

На мгновение я лишился дара речи. Мои глаза округлились, а сердце было готово выскочить из груди.

— Итак?

— Я постучу в дверь.

— Ладно. Тогда стучи уже.

Кэтрин, похоже, секунду колебалась. Я сделал шаг ей навстречу, и в этот момент она захлопнула дверь прямо у меня перед носом. Я услышал приглушенный хохот.

Я постучал в дверь.

— Кто там? — спросила она.

— Боже, Кэтрин, как ты считаешь, кто это? Впусти меня уже.

Она все еще смеялась, когда открывала дверь. Я вошел. Очутившись в прихожей, я с сожалением подумал о том, что Кэтрин пришлось пережить из-за меня и Дона Карвало.

— Я посмотрел фильмы, — сказал я.

Улыбка Кэтрин тут же померкла.

— Тогда ты понимаешь, почему я хочу что-нибудь сделать с этим.

— Понимаю.

Она стояла и ждала, что я скажу ей о своем решении.

Я молчал.

— Я никак не могу понять, что с тобой происходит, Джон Роби.

— Возможно, тут нечего понимать.

Кэтрин покачала головой, словно расстроенная мать.

— Всегда есть что понимать. Ты знаешь, кто такие Лоуренс Мэттьюз и Дон Карвало, верно? Ты знаешь, на кого работает Дэннис Пауэрс…

— Я знаю, кто они такие, — ответил я. — Я знаю о Лэнгли, о ЦРУ, о вербовочной программе, которую они проводят в университетских городках. Я знаю, чего они хотят, Кэтрин. Я просто не уверен, что способен на это.

— Не уверен, что способен, или не уверен, что хочешь? Это не одно и то же.

— Я в курсе.

— Тогда что ты выбираешь?

— Я посмотрел фильмы. Кто в здравом уме захочет что-то делать с тем, что там происходит?

Она улыбнулась.

— Люди, которые не в здравом уме.

Я сделал несколько шагов и сел.

— Кэтрин, дело не в том, хочу я этим заниматься или нет. Вопрос в том, обладаю ли я тем, что потребуется для этого…

— Ты обладаешь, — сухо сказала она.

— Ты так уверена…

— Поверь мне, Джон, если бы ты не обладал нужными качествами, тебя бы здесь сейчас не было. С тобой пришли примерно человек двадцать-тридцать. И сколько из них все еще здесь? Это разведка. И эти люди очень хорошо умеют делать свою работу. Это место, где ты можешь доказать свою пригодность. Своего рода колледж ЦРУ. Такие люди, как Карвало и Пауэрс, знают о тебе больше, чем ты сам.

— Ты думаешь, я этого не подозреваю? — спросил я.

— Подозревать и знать — не одно и то же, Джон. Эти люди видят в тебе нечто, что позволяет им быть уверенными, что ты сделаешь именно то, что им нужно…

— И что же это такое?

— Боже, я не знаю, Джон! Они хотят, чтобы ты собирал разведданные. Они хотят, чтобы ты прислушивался к тому, что говорят люди. Наблюдал. Они хотят, чтобы ты оценил ситуацию и доложил в Лэнгли.

Кэтрин на секунду отвернулась. Когда она снова посмотрела на меня, в выражении ее лица было что-то напряженное и тревожное.

— Мы все здесь сами по себе, — тихо сказала она. — Ни у кого из нас нет родителей. У нас нет серьезных связей с внешним миром. Мы невидимки. Мы появляемся и пропадаем. Мы можем поехать всюду, куда бы нас ни послали. Мы можем стать глазами и ушами разведки в любой точке мира. И если мы внезапно исчезнем, это не будет иметь значения. Никто не заявит о пропаже. Такие люди, как мы, незаметны в бытовом плане, но в мировой расстановке мы можем сыграть значительную роль.

— Ты поэтому здесь? — спросил я. — Потому что хочешь сыграть значительную роль?

— Неужели каждый не хочет того же — знать, что его жизнь имеет значение?

Я оставил ее вопрос без ответа.

— Боже, Джон, иногда ты кажешься таким понятным, ярким, даже страстным. Это то, что они видят в тебе. Именно поэтому ты здесь. Они признают, что такие люди, как мы, могут оказать влияние на происходящее.

— И ты не подвергаешь критике то, как это делается?

— Конечно, подвергаю. Но в этом намного больше правильного, чем неправильного. Это ничем не отличается от Вьетнама, Кореи, Афганистана, тысячи других мест, где несправедливость стала нормой. У этих людей нет собственной организации, чтобы дать отпор. Их столько раз сбивали с ног, что они уже не в состоянии подняться. Тут замешана история, Джон, и ты можешь стать либо ее частью, либо ее создателем.

— И какова же настоящая правда, почему мы туда едем?

Она задумчиво посмотрела в окно.

— То, что люди умирают? — подсказал ей я.

— Все умирают, Джон.

— Конечно, но они умирают от рака, в автомобильных авариях, от сердечных приступов и другого дерьма. Обычный гражданин не подвергается риску пройтись по бульвару и погибнуть от пули снайпера.

— Большее благо, — сказала она.

— Большее благо, — словно эхо, повторил я.

— Это не то, что мы можем подвергать сомнению. Мы делаем то, что делаем, ради большего блага.

— Гитлер в баре в двадцать девятом году.

— Именно.

— Тогда я согласен с тобой.

Кэтрин нахмурилась.

— Что?

— Я согласен со всем, что ты говоришь. Я пришел, чтобы сказать именно то, что ты сама только что сказала…