Онлайн книга «Грехи наши тяжкие»
|
Я нагнулся, подобрал пару наиболее простых по форме кирпичинок и попробовал совместить. Не совмещалось. – Столбы будут, – удовлетворённо сообщил Боря. – Н-ну, слушай… – только и смог вымолвить я. Моя реакция пришлась ему по нраву. – Пойду я, – известил он, явно гордясь собой. – Погоди! – оторопело сказал я, бережно возвращая оба произведения ювелирного искусства в общую пирамиду и судорожными обезьяньими движениями обирая мошку с голых плеч. – Может, позавтракаем вместе? – Спасибо. Не хочу. – Ну хоть чаю давай попьём! От чая Боря отказаться не посмел. В шкафчике, что на веранде (она же кухня), нашлись остатки зелёного «Ахмада». Там же отыскались круглый фарфоровый чайник и две пиалушки. Заваривал я по-ашхабадски, со всеми церемониями, стремясь произвести впечатление. Но, похоже, изыски мои оставили умельца вполне равнодушным. Сначала, как водится, пили в молчании. – Послушай, Боря, – обратился я, выдержав приличную, на мой взгляд, паузу. – Ты сам-то не из Туркмении? – Нет. – А откуда? Почему-то этот мой вопрос сильно его огорчил. – Зачем откуда? – расстроенно проговорил он. – Тебе надо ворота. Я тебе делаю ворота. Зачем тебе откуда? Мигом вспомнился незабвенный татарин Кербалай из чеховской «Дуэли»: «Ты поп, я мусульман, ты говоришь – кушать хочу, я даю…» – Ну хорошо! – сказал я. – Но ты можешь мне хотя бы объяснить, за каким лешим ты строишь ворота бесплатно? – У тебя денег нет. – И что?! – Нету, – с прискорбием повторил он. Может, он из секты из какой-нибудь? Шиитской, суфийской… Бескорыстно творит добро… Кому? Иноверцам? Ох, сомнительно… Тем более что я даже и не иноверец – вообще неверующий. – Где раньше деньги брал? – неожиданно спросил он. – Кто? Я? Книжки сочинял. – И тебе платили? – Платили. Он покачал головой – то ли осуждающе, то ли с уважением. – Из своего матерьяла? – Что из своего? – Сочинял. Я чуть не рассмеялся. – Из своего. – Из своего – просто, – после некоторого раздумья заметил он. – Идти надо… – Боря, – позвал я. – А зачем тебе куда-то идти? У меня в той комнате ещё одна койка. Там и выспишься… Он отставил пиалушку, поблагодарил, встал. – Нет. Надо. * * * Проводив его, я вернулся на задворки и заново осмотрел всё, что он успел наворотить за ночь. Впечатляющая картина. Только как это потом состыковывать? Огляделся и приметил кое-что ещё: рядышком с грудой металлолома лежали в траве две длинные трубы, которых я раньше не видел. Или видел, но тогда они были, наверное, грязные, ржавые, гнутые, теперь же выпрямились и воссияли. Очевидно, сердечники для будущих столбов. А вот интересно: Боря к первому ко мне подошёл в нашем посёлке или уже кому-то что-то успел построить? Наверное, к первому – иначе бы он неминуемо потащил меня взглянуть на образчик своей работы. В будни у нас тихо – все в городе, за исключением отпускников, пенсионеров и неприкаянных – вроде меня. Улочка пуста в обе стороны. Кое-какие признаки жизни наблюдаются лишь на участке Лады Егоровны: там над помидорными джунглями выдаётся тыльная часть хозяйки. – Добрый день, Лада Егоровна! Она выпрямляется. Голова у неё сравнительно с туловом, прямо скажем, мелковата. Личико сурово. – Я что говорю-то, Лада Егоровна… – завожу я чисто дачную беседу, стараясь не покоситься всуе на кривые мохнатые доски опор и разлохматившуюся поверху ржавую рабицу, – опять к нам, смотрю, зачастили… – Кто зачастил? – Да строители эти… Лада Егоровна прожигает меня взглядом и выкладывает разом всё, что она теперь думает о зодчих из Средней Азии. Выслушиваю, скорбно кивая. – Да вот, боюсь, повторил я вашу ошибку, – каюсь с кряхтением. – Тоже нанял – ворота строить. Борей зовут… Да он, по-моему, и к вам заходил. Личико Ладушки смягчается. Приятно слышать, что ты не единственная дура на белом свете. – Много запросил? – ревниво интересуется она. – Н-ну… чуть меньше, чем ваши те… А вам он, кстати, как показался? – Кто? – Боря… Ничего хорошего о Боре я от Лады Егоровны не услышал. Но и ничего конкретного тоже. Увы. Ладно, побредём дальше. Вскоре я достиг развилки. Посёлок кончился. Нигде ни души. Впрочем, на крайнем участке ползла сама собой по дорожке перевёрнутая чугунная ванна, под которой, надо полагать, кто-то был. Постоял я на солнцепёке, поразмыслил. Дачник на распутье. Прямо пойдёшь – в магазин попадёшь, направо пойдёшь… Окинул оком окрестности и понял, что идти мне следует налево и только налево! Там метрах в пятидесяти от меня обосновалась на обочине приметная обшарпанная «семёрка» с прицепом. Капот был поднят, один из басмачей копался в моторе, двое других, опасливо озираясь, слонялись поодаль. Моё приближение, как и следовало ожидать, вызвало лёгкий переполох. – Здорово, орлы! – приветствовал я их. Насторожённо поздоровались. – Значит, говоришь, плохой человек? – дружелюбно обратился я к старшему, будто прошлая наша с ним беседа и не прерывалась даже. – Плохой! – запальчиво подтвердил тот. – Откуда он вообще? – Не знаю! Никто не знает! – А что он тебе сделал плохого? – Мне – ничего! Кургельды – сделал! – И что же он сделал Кургельды? – Напугал! Услышавши такое, я, признаться, малость опешил. Как было сказано выше, кроме миграционного контроля, сыновья пустыни вообще ничего не страшились – по-моему, даже суда Линча, если уж имели дерзость предлагать свои услуги после того, что сотворили у Лады Егоровны. – Как напугал? – Не знаю! Не видел! – И что с ним теперь, с Кургельды? Смуглое крепкое лицо нехристя скривилось в тоскливой гримасе. – В психушку отвезли… – истончив голос, пожаловался он. * * * Возвращался я в ещё более тяжком раздумье. Представлялась мне совершенно сюрреалистическая сцена: мой тихий Боря оттопыривает себе обеими руками уши, корчит свирепую рожу и, угрожающе подавшись к Кургельды, глухо говорит: «Бу!..» И того отвозят в психушку. |